Льды возвращаются (с илл.)

Казанцев Александр Петрович

Лиз принялась устраивать наше ложе с помощью своего манто и всего, что попадалось ей под руку.

Укрылись мы моим пальто, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть.

Это была неспокойная, но целомудренная ночь. Я несколько раз просыпался, чувствовал трогательное мерное дыхание Лиз, прислушивался к завыванию ночной метели и снова засыпал...

Погони не было, очевидно, мы затерялись в снежном просторе, если нас искали, то в гостиницах. Я снова просыпался, прислушивался. Мне хотелось

повернуться, но я считал это неучтивым.

Лиз уютно устроилась на моем плече. Теперь я даже боялся пошевелиться и в конце концов уснул.

Проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня.

Я открыл глаза, вздрогнул и сразу разбудил Лиз. Мы оба сели, виновато озираясь.

Через лобовое стекло, протерев снаружи его от снега, на нас смотрела знакомая мне веснушчатая рожица моего Тома. Он накрыл нас здесь, лежащих в объятиях друг друга.

Он не скакал на одной ноге, не кричал озорным голосом: «Э-э-э! Как не стыдно! Голубочки, любовники! Кошки на крыше!..» Он только печально и осуждающе смотрел на меня, сразу узнав, что со мной не Эллен.

Я, наверное, покраснел, как баптистский проповедник, уличенный в краже дамских панталон.

– Кто это? – возмутилась Лиз, поворачивая к себе зеркало заднего обзора, чтобы привести в порядок волосы. Они уже не лежали у нее, как крылья бабочки, а скорее напоминали прическу недавней моды, заимствованной у пещерного века.

– Это Том... Мой племянник, Том, – пробормотал я.

– Так представьте меня ему, – сказала Лиз и улыбнулась мальчишке.

Том скривился в гримасе.

Я открыл дверцу.

– Хэлло, Том! – сказал я. – Это Лиз... моя жена.

Лиз быстро взглянула на меня.

Том оторопело уставился на нас. Потом по всем правилам этикета шаркнул ножкой:

– Простите, дядя Рой, я совсем не думал... Дедушка подпрыгнет до потолка. Мы совсем не ждали. Позвольте вас поздравить, миссис Бредли.

Лиз мило протянула мальчику руку:

– Мы будем друзьями, не правда ли, Том? В особенности когда я действительно выйду замуж за Роя, – и она рассмеялась.

Том посмотрел на меня, на нее и тоже рассмеялся.

Потом он заинтересовался увечьями, нанесенными моему «кадиллаку».

Лиз была удивительно настойчива, и мы втроем кое-как привели машину в относительный порядок, использовав чехол запасного колеса. Лиз оказалась по-женски искусной. Теперь хоть не видно было проклятых пружин, которые всю ночь впивались мне в бок.

Делая вид, что непринужденно веселы, мы поехали на ферму.

Пораженные старики обрадовались мне, но Лиз встретили недоуменно.

Мать, оказывается, была очень истощена и не вставала с постели.

Сестра Джен с плохо скрываемым торжеством рассматривала изорванное дорогое манто Лиз.

Мы все собрались около материнской кровати. Я не хотел делать

из чего-нибудь секрет. Я рассказал, почему Лиз здесь, правда, не уточнив ее родословной.

Мой старик покачал седой, словно облинявшей, головой:

– Полиция нравов. Это нехорошо. Этим можно было бы возмущаться, если бы... Ты знаешь, Рой... Я совершенно разорен. У меня были подготовлены семена, но я не смог их использовать. Ты видишь, поля покрыты ледяной коркой.

– Это новые ледники, мистер Бредли, – сказала Лиз.

Старик не понял.

– Ледяная корка на полях, – стал он дотошно объяснять. – Я уж думал, нельзя ли посеять все-таки. Пытался вспахать обледенелую землю, сломать ледяную корку. У меня ничего не вышло, Рой. Вот, может быть, теперь, вместе с тобой?.. Иначе я совсем разорюсь, Рой...

Бедный старик, несчастный фермер, он не видел дальше принадлежавшего ему, уже несколько раз заложенного и перезаложенного участка... Он горевал о своем разорении, не в состоянии объять мыслью весь обледенелый мир, скованный новым ледниковым периодом.

Настало время второго завтрака.

Отец виновато посмотрел на меня:

– Надеюсь, Рой, ты приехал не с пустыми руками?

Джен засуетилась.

– Я могу сбегать к багажнику, – предложила она, накидывая на себя пальто. – Пора готовить ленч.

Мы с Лиз переглянулись.

– Он не дает кукурузы. Бережет на семена, – сказала мать, не то извиняясь, не то жалуясь, и посмотрела на мрачного отца.

Отец отвернулся, чтобы не встретиться со мной глазами.

А я был рад этому. Я тоже не мог смотреть на него. Я сделал знак Джен, и она, удивленная, успевшая надеть пальто, стала раздеваться.

– Нам слишком быстро пришлось уехать из Нью-Йорка, – сказал я, оправдываясь. Любопытно, что я не смел сознаться в единственном приличном поступке, который совершил в жизни, я не мог сказать, что мы с Лиз отдали все продукты голодающим.

Мать встала с постели, несмотря на общие протесты, принялась хлопотать, хотя Лиз уверяла, что мы с ней совершенно не голодны и последний раз великолепно поели в мотеле, где ночевали...

Отец сумрачно смотрел на нее.

И вдруг в дом ворвался Том.

Оказывается, он удирал из дому и носился на мотоцикле по окрестностям.

– Полиция! Полиция! – кричал он, круглыми глазами смотря на меня. – У тебя есть револьвер, дядя Рой? У нас есть дедушкин кольт и охотничье ружье. Мы будем отстреливаться, дадим бой, как индейцам!..

Отец сел за стол и опустил на руки голову.

– Полиция! – в отчаянии сказал он. – Я еще вчера слышал, что билль о морали подписан президентом. Полиция нравов рыщет по вашему следу.

– Не беспокойтесь, – сказала Лиз. – Ведь у вас есть револьвер, Рой? Или просить у вашего отца?