Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
Иногда Алтынбаев спрашивал о чем-нибудь у Белова, но тот только пожимал плечами, отговариваясь тем, что он не градостроитель…
Белов ходил по пятам за Алтынбаевым, чувствуя себя неловко в новой для него роли экскурсанта. Строители комбината перешептывались за его спиной, принимая Белова за архитектора из Москвы. Ему начало казаться, что Алтынбаев повез его с собой для того, чтобы дать ему «почувствовать масштаб»: наглядно показать, что их экспедиция не единственное дело, которым занята сейчас Башкирия.
На обратном пути, когда старая машина упрямо карабкалась
— Через каких-нибудь двадцать лет новый город обгонит нашу Уфу… А тебе, дорогой, не избежать еще одного собрания колхозников. Докажи, что земля хранит нефть, а в остальном я тебе помогу.
Про себя Алтынбаев подумал: «Самоуверен и напорист, видать. Хотел взять барьер с ходу, да не тут-то было. Наши крестьяне гордые, с ними надо говорить умно».
— Я не могу приказать колхозу удовлетворить твои требования, — продолжал он. — Должен сказать, своим анархизмом ты уже немало повредил делу. С самого начала следовало опереться на помощь партийных органов… Хорошо, что не оправдываешься. Докладную оставь в обкоме и жди меня в самом скором времени в Карасяе. Придется помирить тебя с Ясави. Одному тебе не справиться с ним. Ясави, пожалуй, и меня не сразу послушает.
На прощанье Белов крепко пожал руку секретарю, молча благодаря его за науку.
С каждым из них в отдельности Белов уже встречался: с Ясави — в Карасяе на собрании, с Алтынбаевым — в Уфе. «Интересно, как поведет себя теперь Ясави? Ведь перед ним не приезжий неизвестный ему геолог, а сам секретарь обкома!» — подумал Белов, когда они втроем снова встретились в Карасяе.
Он не учел одного обстоятельства: Алтынбаев для Ясави был не только секретарем обкома, но и фронтовым другом…
В последнее время Артем Алексеевич вовсе перестал заниматься своим непосредственным делом — геологией: он или сломя голову скакал на коне, или заседал, или «вправлял мозги» тем, кто не выполнял его приказаний, или прорабатывал кого-нибудь, или сам выслушивал упреки.
С каждым днем Белов открывал в себе новые качества, о существовании которых раньше не догадывался. Он, оказывается, мог нашуметь, накричать на человека, как это случилось с Бураном, когда тот отказался седлать коня и потребовал перевести себя на буровую. Так, наверно, и вырабатывается административная жилка. Выяснилось, что он неплохо владеет и военным искусством — тактикой и стратегией… Постепенно он оттеснял Великорецкого и прибирал к рукам дела. Все члены экспедиции, хотели они того или нет, вынуждены были заниматься подготовкой к бурению. Изыскания на горном плато как-то сами собой приобрели второстепенное значение.
Сегодня решается вопрос об отторжении колхозной земли для будущей буровой конторы… Тоже трудное дело…
Между председателем колхоза и секретарем обкома партии происходил удивительный разговор. Начав спор на башкирском языке, которого Белов не понимал, они в конце концов перешли на русский.
— Я говорю о счастье, — гудел Ясави. — Вот ты секретарь обкома, тебе виднее, ты вроде как на горе стоишь. Скажи откровенно: разве мы не добились заметных успехов за эти годы колхозной жизни? А что будет впереди? Дай только срок! Еще недавно Карасяй угасал у всех на глазах. Сколько матери ни рожали детей, столько и забирало их кладбище. Каждую весну из аула уходили десятки крестьян в поисках работы, и редко кто из них возвращался домой.
«Зачем Ясави начал издалека, с истории?» — подумал Белов.
К его удивлению, Алтынбаев молчал, старательно рассматривая свои очки. То дул на стекло, то вытирал их носовым платком или принимался разглядывать роговую оправу.
— Смотри, какие хлеба растим! — развел руками Ясави. — У кого раньше были такие урожаи? Помещик Семенов собирал с десятины сорок пудов, мулла Билал — тридцать пять. А ты спроси, сколько мы собрали в прошлом году, и я тебе отвечу: каждая десятина дала почти по шестьдесят пудов. И поверь мне, будем собирать еще больше!..
Ясави говорил долго.
— Неужели тебе будет тесно, если в долине поставят вышки? — вдруг спросил его Алтынбаев.
— О чем же я и говорю! — обрадовался Ясави. — Конечно, будет тесно. Ты, наверно, забыл, Тагир, как убили твоего отца на меже за десять саженей земли? Земля для крестьянина — что воздух для растения или вода для рыбы…
Голос Ясави поднялся до крика. Алтынбаев все время старался снизить патетику его речи. Трезвый ум секретаря обкома спускал Ясави на землю, поворачивая разговор на деловую почву. Неожиданно, поглядев насмешливыми близорукими глазами на Ясави, он сказал:
— Насколько мне известно, ты вообще не ладишь с командированными товарищами. Один из них, я слышал, ускакал из Карасяя на племенном быке. Не думаешь ли и меня посадить на чью-либо спину? У тебя на всех хватит быков?
Председатель колхоза, взглянув на Алтынбаева, вдруг ударил ладонями по коленям.
— Успели доложить! Вот сукины дети! — воскликнул он. — На доносах у тебя специальный человек сидит, или все инструкторы занимаются помаленьку?
За шуткой Белов уловил беспокойство Ясави: пронесет или нет?
С этой минуты тон разговора изменился. Председатель колхоза, кажется, понял, что его дело проиграно. Белов предполагал, что Ясави встанет и протянет ему руку: ну, мол, твоя взяла. Но председатель колхоза не сдавался.
— Тебе хорошо, Алтынбаев, ты приедешь и уедешь. А мне оставаться с народом… С приезжими ты ведь знаешь как: сначала он попросит немного, а как только заберется в дом, так и ноги на стол… — Он посмотрел на собеседников. — Вот я и хочу выяснить — что же дальше будет? Вдруг им не хватит того, что дали? А дали мы немало, гектаров двести пятьдесят, не меньше.
Белов попытался успокоить председателя колхоза:
— Больше не понадобится. Мы поставим всего четыре вышки.
Ясави впервые обратился к Белову:
— Нефть твоя — верное дело? И раньше не раз к нам наведывались ученые — и все уходили ни с чем.
Белов утвердительно кивнул головой:
— Не беспокойся, дело верное!
Хитрый крестьянин опять спрашивал у секретаря обкома:
— Коли так, что станет с нами, с нашим колхозом? Землицу придется оставить, аул бросить?