Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
Сочувственные слова вызвали неожиданную реакцию. Нет, он не хотел быть жалким в ее глазах.
— Это все пустяки. Конечно, придется недели две поваляться в постели, но, черт возьми, рано или поздно малярия отстанет.
— Возле вас нет близкого человека. Вам следует беречь себя.
— Оставим этот разговор… Какие у вас планы? Надеюсь, вы не в обиде на меня?
— Что вы!
— Белова навязали вопреки моей воле…
— Забудем это.
— Нет, не забудем… Есть вещи, с которыми не шутят. Артем Алексеевич с жаром взялся за подготовку бурения. Сложилась редкая ситуация: под
— Вы не волнуйтесь, — мягко успокоила Людмила Михайловна. — Сами понимаете, рано или поздно все равно пришлось бы бурить. Другого способа проверки противоречивых гипотез нет. Надо смириться с тем, что делает Белов. У вас совесть чиста.
Великорецкий откинул одеяло, точно собираясь вскочить.
— А кто будет отвечать за промотанные миллионы? К ответу потянут Великорецкого. Скажут: «Кому доверили экспедицию? Тебе. Куда смотрел, у кого на поводу был? У мальчишки?!»
Миловановой не хотелось продолжать этот разговор. Она пришла прощаться.
И хотя Миловановой было приятно, что Казимир Павлович ругает крикуна и грубияна, но природная честность взяла в ней верх, и она сказала неохотно:
— Белов тоже рискует.
Упоминание о Белове взбесило старика.
— Вы думаете, я боюсь риска? Я не выношу громких и пустых слов. В Туркмении тоже были такие «смельчаки» — поторопились заложить скважины, а потом пришлось их законсервировать. А «смельчаков» будут судить!..
Людмила Михайловна не находила слов, чтобы утешить Казимира Павловича. Она сама нуждалась в утешении.
Ссора с Беловым открыла ей глаза на все. И как она раньше не разглядела, что главный геолог — просто-напросто самовлюбленный, ограниченный человек! Он даже не нашел нужным объяснить ей, зачем ему понадобилась эта нелепая контурная карта с вышками. Верно, для каких-то очередных махинаций… И кто ему дал право кричать на нее? Пожалуй, ее больше всего злило сейчас то, что она растерялась тогда, не дала ретивому крикуну достойной отповеди.
Обидно, что она так ошиблась в Белове: принимала его за человека, который призван найти нефть на Урале. Он, может быть, и найдет нефть, но она не согласна быть слепой исполнительницей чужих честолюбивых планов. И дело тут не в славе. Сначала Великорецкий, а теперь Белов, каждый по-своему, отняли у нее чувство вдохновенной радости, которое должно сопутствовать самоотверженному и тяжкому труду скитальца-геолога. Они убили ее мечту, а работать из-за одной зарплаты, как Хамзин, она не хочет.
Нет, лучше уехать!
— Прощайте, Казимир Павлович. Что передать Москве?
— Прощайте, Людмила Михайловна, — устало откинулся на подушку Великорецкий. — В Москву я подробно напишу. Пусть Шаймурат отвезет вас на станцию.
— А как же вы один останетесь? — запротестовала она.
— Ничего, Хамзин приставит ко мне кого-нибудь из рабочих. Счастливого пути!
И вот настала минута, когда все чемоданы и рюкзаки погружены в телегу. Перед палаткой стоит запряженная лошадь. Впервые Людмиле Михайловне захотелось плакать. Она отвернулась, чтобы смахнуть слезинку, застрявшую в ресницах.
Шаймурат напоследок спросил:
— С Хамзиным попрощалась?
— Да.
— Ничего не напишешь Белову?
— Нет.
— А что ему передать?
— Ничего.
Старик осуждающе покачал головой: так нельзя уезжать.
Тогда она сказала:
— Передашь, что желаю ему удачи.
Неожиданный отъезд Миловановой поразил Белова. «Девчонка!»
— На мой взгляд, вы поступили недальновидно, отпустив Людмилу Михайловну, — упрекнул он Хамзина. — Мне удалось отвоевать площадь для буровой конторы. Оборудование в пути. Теперь нам дорог каждый специалист.
— Насколько мне известно, Казимир Павлович удерживал ее до последней минуты, но она настояла на отъезде. Что ж тут поделаешь?
Они вдвоем вошли в палатку начальника экспедиции.
Великорецкий держался молодцом. Даже приподнялся, увидев своих коллег. Спрятав страдальческую улыбку, он сказал Белову:
— Вы совсем забросили базу экспедиции. Следовало бы побывать на местах горных разработок. Кстати, Сагит Гиззатович пополнил геологическую карту интересными находками.
Белов, к удивлению начальника экспедиции, принял близко к сердцу совсем другое — отъезд Людмилы Михайловны.
— Видно, вы недостаточно настойчиво уговаривали Милованову остаться. Мы не имеем права разбрасываться такими работниками, как она. С какими глазами мы будем требовать новые кадры в главке? Надо ее вернуть.
— Слишком поздно вы спохватились. Завтра в полдень она приедет на станцию, а через двое суток будет в Москве.
— Придется мне самому ехать за ней.
Хамзин улыбнулся.
— Вряд ли она вас послушается. Мы ее лучше знаем.
Белов вышел из палатки.
— Буран, оседлай мне свежего коня. Еду на станцию.
— Лучше ехать с утра.
— Это почему же?
— Дальняя дорога, мало ли что может случиться…
— Чепуха!
— Одному вам ехать нельзя, — насупился Буран. — Я тоже поеду.
— Это еще что за новости? — рассердился Белов. — Делай то, что приказывают. Останешься тут: Шаймурат уехал, некому ухаживать за больным… За него головой отвечаешь. Понял?
Белов больше всего боялся, что Милованова может неправильно понять его преследование. Она нужна ему как геолог, и только. И он постарается ей это объяснить…
Проскакав километров десять, он дал передышку коню. Солнце садилось, косыми лучами лаская верхушки деревьев. Птицы тихо щебетали, готовясь ко сну. Он невольно залюбовался красивой лесной опушкой.
Чем дальше он углублялся в лес, тем ближе подступали к дороге лохматые деревья. Все реже и реже встречались веселые, живописные полянки.
Он хотел представить себе лицо Миловановой, когда она увидит его. Обрадуется? Вряд ли. Удивится? Скорее всего.
Что он ей скажет? Потребует вернуться в экспедицию. Но она ведь может не послушаться. Что тогда? Он очутится в смешном положении и перед ней и перед экспедицией. Да, это, пожалуй, посложнее, чем провести еще одно собрание с крестьянами.