Лебеди остаются на Урале
Шрифт:
— Так.
— Ты хотел поговорить с директором. Не так ли?
— Так.
Хамзин усмехнулся.
— Он ни за что не возьмет тебя обратно.
— Почему?
— Я один могу это сделать.
Хамзин понизил голос, хотя никого в конторе не было.
— Мы дети одного народа, и мы поймем друг друга. Им, приезжим, все равно, побыли и уехали, а нам оставаться здесь. Нам некуда убегать. Поэтому нам надо держаться вместе. Ты попал в тяжелое положение, и я хочу протянуть тебе руку помощи. Это связано с риском,
Буран, истосковавшийся по работе, много переживший за эти сутки, с благодарностью пожал протянутую руку.
— Ну, желаю тебе успеха! — скупо улыбнулся Хамзин. — Передай привет Камиле!
В радостном настроении шагал Буран домой. Все сложилось как нельзя лучше. Вдруг он остановился. При чем тут его национальность и всякие разговоры о «приезжих» и «местных»? Что означают слова Хамзина «нам надо держаться вместе»?
Камиля говорила ему утром о долге, об ответственности, о том, что Птица и Ага Мамед поймут его, поддержат…
«Ну вот, опять захандрил! — отмахнулся он от беспокойной мысли. — Плюнь на все! Важно, чтобы вернули. Как обрадуется Камиля!»
Переступив порог, он радостно сообщил:
— Все в порядке. Аварию ликвидировали. С утра выхожу на вахту.
На столе стояли две тарелки. Значит, Камиля ждала его. За ужином он сказал:
— Ты не представляешь, что творится в моей, душе!
Камиля перевела разговор на другое:
— Вынеси в сени сапоги, я помою их.
Это были первые ласковые слова, сказанные ею.
Уже целую неделю Буран живет у Камили. Семь ночей они спят в разных углах. Он как будто удовлетворился тем, что дышит одним воздухом с Камилей.
Сдержанность Бурана все больше беспокоила ее. Все ночи Камиля проводила без сна.
Буран уставал на буровой и после ужина сразу заваливался спать. Во сне дышал ровно, только иногда стонал. В такую минуту ей хотелось повернуть его лицом к себе.
Трудно вспомнить, о чем она думала ночью. Наверно, о том, что должна беречь себя.
В памяти всплыло то время, когда она была еще девочкой. В первый день, когда пришла в школу, ей захотелось сесть за одну парту с Бураном. Она расплакалась, когда учитель посадил ее с другим мальчиком.
С Бураном никогда не было страшно; он научил ее переплывать Белую, он заставлял спускаться на лыжах с крутого склона Девичьей горы.
Провожая его в армию, Камиля знала, что у нее не будет никого роднее Бурана. Почему же она отдалась Хамиту? Обманула лунная ночь. Молодость и ласка Хамита. Потом пришла привычка. Камиля закрылась одеялом до подбородка. Нет, после всего, что было, она не может стать женой Бурана. Он должен уйти.
В колыбели заворочался сын. Буран не примет его, не смирится, не сумеет согнуть свою гордость. Он пришел к ней, отдавшись наущению ласкового сердца. Но когда заговорит разум, Буран не выдержит, уйдет.
Нельзя позволить ему стать близким. И себе самой — запретить думать о нем.
Лампа замигала и потухла.
Камиля вздрогнула. Ей вспомнилась ярость, с которой Буран сорвал калитку, измазанную дегтем. Будто это его злейший враг.
Пока он был на буровой, она кое-как сколотила новую калитку. Новая калитка так же скрипела, как и прежняя, — Камиля оставила старые шарниры.
Только в работе Камиля находила успокоение. Там она могла забыться. Ей хотелось поговорить по душам с Миловановой, своей сверстницей. Их связывала не только работа — они чувствовали взаимную симпатию друг к другу. Хотелось не совет получить у нее — в сердечных делах нет советчика, — а просто поделиться своим горем, выплакаться.
Но для такого разговора трудно было выбрать время.
Вот прошла еще одна ночь. Заиндевевшие стекла посинели. Под потолком обозначились узорчатые прорезы.
С облегчением прошептала:
— Скоро рассвет!
После завтрака Камиля заторопилась в лабораторию. Перед уходом она всегда закутывала сына и уносила к соседке. Сегодня Буран подошел к колыбели и сказал:
— Сына можешь оставить дома. У меня сегодня выходной.
— Ты не сумеешь присмотреть за ним, он капризный!
— Мужчины всегда поладят между собой.
— А он не надоест тебе?
— Если надоест, отнесу к соседке.
Камиля быстро подошла к Бурану, внезапно поцеловала его и бегом выбежала из избы.
Мужчины впервые остались одни.
Буран ходил по комнате, напевая какую-то песенку, потом остановился у колыбели, улыбнулся.
— Не надоело тебе валяться, лежебока?
Мальчик внимательно посмотрел на него. Буран поводил рукой, ребенок следил за ним.
— Смышленый малыш! — сказал Буран.
Так они разговорились. Правда, говорил один Буран.
— Вот твоя мать сомневается, уживемся ли мы с тобой. А зачем же нам скандалить, малыш? Ты любишь свою маму, я ее тоже люблю. Если два человека любят третьего и они не соперники, то зачем бы им враждовать? Правда ведь? Хочешь молочка? Сейчас напою тебя.
Буран надел на бутылочку соску.
— Не хочешь, сыт? Ну, тогда не надо, повременим. Ты лежи, а я почитаю.
«Старый буровой мастер из Баку Шакир Фаткулин начал проходить скважины при помощи жидкого глинистого раствора. Об этом он написал книгу. Почему бакинцы могут бурить, нарушая давно заведенные порядки, а башкирские нефтяники должны держаться за старое?»
Прочитав несколько страниц, Буран прошелся по комнате, размышляя. Иногда подходил к ребенку, чтобы проверить, чем он занят.