Лебединая Дорога (сборник)
Шрифт:
Резкий, оглушительный свист отвлёк быка, заставил невольно скосить близорукие глаза… Что-то чёрное мчалось к нему слева. Ещё тур? Откуда он взялся здесь, неведомый собрат? Как посмел войти в его лес? Почему так странно, не по-турьи кричит, почему от него пахнет человеком, кожей, железом?!
Рогач не успел понять всего этого до конца. Не успел повернуться к незнакомцу широкой грудью и познавшими битву рогами. Не успел хотя бы подставить плечо, несокрушимое, как поросший мхом валун… Князь Чурила Мстиславич с маху вогнал копьё в жарко дышавший
Рогач, остановленный в пяти шагах от Вышаты, лишь чуть покачнулся. Медленно опустилась, точно к чему-то принюхиваясь, тяжёлая голова. Опал жёсткий чуб между рогов. Нехотя улеглась на загривке вздыбленная щетина. Мелькнул перед глазами золотистый, пахнущий жизнью круп светлошёрстной… и солнце разом и навсегда опустилось за лес. Тур молча подогнул передние ноги, и повалившее его копьё глянуло в небо.
– Жив, боярин? – спросил Чурила хрипло, соскакивая с коня. Соколик, не робевший под вражьими стрелами, мелко дрожал.
Азамат-барсучанин подошёл к ним, прихрамывая на помятую ногу и краснея, – было стыдно. Охотник за охотником выезжали на поляну, останавливали взмыленных лошадей, подзывали уцелевших собак. Смотрели, качая головами, на учинённое туром побоище, на двух искалеченных коней, на пешего, потерявшего меч боярина Вышату. Подъехал Халльгрим, глянул на поверженного великана… Ему, Халльгриму, случилось раз идти с ножом на белого медведя. Лесной бык был противником не хуже…
Чурила взобрался на мёртвого тура, обеими руками схватил копьё и не без усилия вытащил его вон.
– Храбр ты, княже, без меры, – сказал Вышата ворчливо. – Метнул бы тебя зверюга, что бы мы княгине твоей сказали…
В голосе боярина впервые не было ни обиды, ни недовольства. Чурила вытер копьё о траву и ответил:
– Так ведь и мне, боярин, перед дочкой твоей стоять бы пришлось.
12
Возвращение в Беличью Падь было весёлым и шумным. Скрипя, катилась нагруженная добычей телега. Выбежавшие навстречу ребятишки и с ними Радогостев хазарчонок Светозар разглядывали убитого тура. Даже мёртвое, страшилище внушало почтение: вот-вот вскочит и бросится, наставляя рога…
– Не бросится! – сказал Радогость, на зависть всей ребятне поднимая Светозара в седло. – Никуда больше не побежит.
Телега переваливалась на ухабах. Голова тура моталась из стороны в сторону и печально покачивала огромными рогами, словно прощаясь со всем, что окружало тура при жизни…
Вышел встречать охотников и седоглавый кугыжа.
– Славного зверя приглядел, дед Патраш! – ещё издали крикнул ему князь. – Теперь баньку вели топить!
– Уже, господине, – поклонился старик, радуясь, что угодил. – Всё приготовил. Знаю, какую любишь…
Чурила подъехал и спешился, бросив Люту поводья.
– Приглашай, дед, да смотри квасу не забудь… Пошли, что ли, бояре!
Баня
Подле князя сын Ворона казался совсем светлокожим: ему, бродяге, в это лето было не до солнца. Но на этом различие кончалось. Обоих можно было поворачивать над огнём – не вышла бы ни единая капелька жира. Уже не удивляло, что тогда, в поединке, ни один не вырвал победы: железо нарвалось на железо, сила на силу…
– Что разглядываешь, точно красную девку? – невольно улыбнулся князь. Халльгрим коснулся пальцем длинного рубца, тянувшегося у того по загорелому боку:
– Кто это так тебя, конунг?
– Хазарин, – ответил Чурила, – тот же, что лицо разукрасил… А тебя кто? Сзади?
– Медведь, – уже отдаваясь блаженному теплу, проворчал Виглафссон. – Белый. Это было давно.
Ратибор с Радогостем разложили Чурилу на добела выскобленной лавке, подобрались с двух сторон – и одновременно пустились трепать о княжескую спину пушистые веники. В бане сразу же родился свежий лесной дух: повеяло берёзой, дубом и сосной. Чурила только стонал, изнеможённо жмуря глаза.
– Пару, пару поддайте…
Резной липовый ковшик опрокинулся над раскалёнными камнями. Душистое облако с шипением ударило в потолок.
Халльгрим с завистью поглядывал на гардского конунга. Тот, малиновый с ног до головы, уже с азартом охаживал веником распластанного на полке Радогостя. Одноглазый ярл мало-помалу начинал светиться всем телом, точно крица, брошенная в горн.
Виглафссон привычно поискал глазами сына и только тут вспомнил, что забыл-таки позвать его с собой в баню.
– Сделай мне так же, – попросил он Торгейра.
Левша, усердно растиравший изуродованную руку, блеснул из полутьмы белыми зубами:
– Ложись…
Хёвдинг подставил ему спину.
– Где это ты… так наловчился? – спросил он немного погодя, ощущая, как под ласкающими ударами рассасываются, точно вовсе их не бывало, старые шрамы.
– А всё там же, – мерно трудясь обеими руками, отозвался Торгейр. – У вендов…
Боярин Ратибор, отдуваясь, умащивался невиданным снадобьем: мёдом, перемешанным с солью.
– Дороден я, – в смущении пояснил он урманам. – Князь вот говорит, кольчуга скоро налезать перестанет…
По круглому лику боярина катилась обильная влага. А на полке, в горячем вихре, ахал и охал Вышата Добрынич. Попятнанное рубцами, заросшее седой шерстью тело полосовали в шесть рук.
Чурила – только головни от него зажигать – ударом плеча распахнул дверь, пролетел мимо шарахнувшегося кугыжи и с разгона ухнул в речку. Двое викингов и бояре со смехом, с гиканьем посыпались следом. Холодная вода перехватывала дух…