Лебединая песня. Любовь покоится в крови
Шрифт:
– О чем идет речь? – поинтересовалась Джоан. – Почему с Элизабет что-то может быть не в порядке?
– Я вам скоро объясню, – пообещал Фен. – Надеюсь, ваша гримерная не на последнем этаже? Стыдно признаваться, но я уже не молод. И ноги уже не те. Как говорится: mon beau printemps a fait le saul^et par la fenetre [17] .
– Не беспокойтесь, мы уже пришли, – успокоила его Джоан, открывая дверь гримерной.
Комната была такой же, что и та, где встретил свой конец Эдвин Шортхаус, но ее содержимое выглядело, разумеется, совсем по-другому. Фен в очередной раз изумился тому, как женщины могут сделать любой беспорядок симпатичным и уютным. Одежда, косметика, книги, фотографии, разные случайные вещицы…
17
Моя весна и лето красное навек прошли, пропал и след (пер. с фр. А. С. Пушкина); цитата из эпиграммы «Старик» французского поэта Клемана Маро.
Джоан включила электрокамин, они сели рядом, закурили.
– И какие же у вас затруднения? – спросил Фен.
– Понимаете, – начала Джоан, – вчера вечером после ужина я и еще несколько участников спектакля собрались посидеть в баре, обсудить ситуацию. Мы были сильно удручены тем, как прошла репетиция. И одинаково сожалели о том, что родители Эдвина когда-то встретились. И тут я ляпнула – хорошо было бы отравить его. Конечно, не на смерть, а только чтобы он не мог петь. Кто мог знать, что через некоторое время Эдвин Шортхаус будет найден мертвым. Все бы ничего, но сегодня нас по очереди опрашивал инспектор Мадж, и кто-то ему рассказал об этом.
– Понимаю, – протянул Фен, выпустив кольцо дыма.
– Когда инспектор говорил со мной, мне ничего не оставалось, как подтвердить свои слова. Это скверно, потому что вырванные из контекста они звучат зловеще. Но, как говорится, слово не воробей.
– Вот именно, – согласился Фен.
– Но это еще не все. Выяснилось, что джин Эдвина был сильно сдобрен нембуталом, а я единственная, у кого здесь был такой препарат.
Фен выпрямился. Издалека донеслась проникновенная и возвышенная музыка. Началась репетиция первого акта. Барфилд затянул: «…я призываю мастеров на сходку…»
Да, неизвестно, какие фантазии могут возникнуть в голове Маджа в связи с этим нембуталом.
– Мне выписывают его от бессонницы, – продолжила Джоан. – Есть рецепт.
– Но то, что у вас есть нембутал, еще ничего не значит.
– Вся беда в том, – сказала Джоан, – что изрядное количество его пропало. Несколько десятков капсул.
– Откуда пропало?
– Из вон того ящика.
– Вы хранили лекарство здесь?
– Нет. Просто несколько дней назад положила в ящик и забыла. В последнее время я спала хорошо, и лекарство не было нужно. А когда сегодня хватилась, больше половины нет.
– Вы что, гримерную не запирали?
– Запирала, но не всегда. Здесь у меня нет ничего особенно ценного.
– Тот, кто украл лекарство, должен был знать, что оно у вас есть.
Джоан усмехнулась:
– Об этом наверняка известно половине труппы. Вы знаете Аделу Брант, которая поет Магдалену? – Фен отрицательно покачал головой. – Она заходила как-то ко мне и видела нембутал. Этого достаточно. Не сомневаюсь, что она тут же принялась нашептывать всем: «Вы представляете, Джоан принимает нембутал. И держит его у себя в гримерной. Говорят, что это наркотик…» В общем, что-то в этом роде.
– Да, – задумчиво проговорил Фен, – в актерской среде такое бывает. Но тут не за что зацепиться. Неужели Мадж всерьез подозревает вас в убийстве Шортхауса?
– Ну до этого, я думаю, дело не дошло. – Джоан глубоко затянулась сигаретой. – Мне показалось, что он считает смерть Эдвина самоубийством. С другой стороны, нембутал в его бутылке с джином противоречит этой версии.
– И что за мотив мог быть у вас для убийства?
Джоан вздохнула:
– Целых два. Бескорыстный и корыстный. Первый – желание спасти постановку, второй – спасти Джорджа.
– Какого Джорджа?
– Джорджа Пикока, дирижера. – Она посмотрела на Фена: – Профессор, что мне делать?
– Ничего.
– Но я должна что-то предпринять. Нельзя, чтобы обо мне подумали…
– Пусть они думают все, что им нравится. А вы не переживайте. Выдвигать против вас обвинения – это такой же абсурд, как изобретение Бленкинсопа.
– А кто это?
– О, мистер Бленкинсоп мой любимый трагикомический персонаж из истории. Он жил в эпоху, когда железные дороги, поезда, локомотивы существовали только в теории. Так вот Бленкинсоп, считая, что локомотивы будут пробуксовывать и не смогут двигаться по рельсам, предложил модель паровоза с зубчатыми колесами. Представляете? – Фен загасил сигарету. – И учтите, у Маджа против вас нет абсолютно никаких доказательств. Если даже на разбирательстве у коронера присяжные вынесут вердикт, что это было убийство, инспектор суду ничего предъявить не сможет.
– То есть я зря запаниковала, – заключила Джоан. – Ладно, не будем об этом. Вы сказали, что хотели со мной поговорить.
– Да. Подробнее узнать о Стейплтоне и Джудит Хайнс.
– Тут особенно нечего рассказывать. Они любят друг друга. Он композитор. Сегодня утром я просмотрела черновик вокальной партитуры его оперы.
– Мадж ее вернул?
– Да. Партитуру нашли в квартире Эдвина.
– И какое впечатление?
Джоан поморщилась:
– Честно говоря, не очень. Но он молод, и главные свершения у него впереди. Композиторский талант у некоторых в полную силу проявляется не сразу. Да мне сейчас трудно судить о чьей-то музыке, когда голова полна «Мейстерзингерами». Как говорил Пуччини: «Иногда мне кажется, что по сравнению с ним мы только тренькаем на мандолинах». Это он о Вагнере.
– А Уолтер Тернер считал лучшей оперой Вагнера «Летучий голландец». – Фен попытался напеть первые такты увертюры. – Что касается «Мейстерзингеров», наверное, еще только «Генрих IV» Шекспира так прославляет величие и благородство человека. В отличие от «Макбета» или «Девятой симфонии» Бетховена, где речь идет о богах. – Он помолчал, а потом, как будто спохватившись, произнес: – А что там было у Шортхауса с Джудит Хайнс?
– Эдвин имел на нее определенные виды, – отозвалась Джоан. – Далеко не благородные.
– И были инциденты?
– Были, – призналась Джоан. – Но я не хочу об этом говорить, потому что обещала…
– Я думаю, в данной ситуации обещание можно нарушить. Надеюсь, это никак не опорочит молодую девушку?
– Нет… но все же…
– Понимаете, Шортхаус мертв, но существует угроза жизни еще кое-кому.
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Но они не имеют отношения ни к чему такому.
– Наверное, нет, но в данном деле важна каждая мелочь.
Джоан колебалась недолго.