Лебединая песня. Любовь покоится в крови
Шрифт:
– И вы все это время с мисс Торн не расставались?
– Наверное. – Маэстро задумался. – Впрочем, я не уверен. Может быть, кто-то из нас куда-нибудь отходил. Не помню. Но, если честно, – прошептал он, поглядывая на дверь, – я совсем не против хотя бы временно с ней, как вы удачно заметили, расстаться. Но это другая история.
– И кто он, этот ваш приятель? – спросил Фен, вздыхая.
– Уилкс, – ответил маэстро. – Очень симпатичный джентльмен. Вы же из Оксфорда, так что должны его знать.
– Да, – грустно проговорил Фен, – этот джентльмен мне знаком и даже больше, чем хотелось бы [9] . – Он посмотрел на маэстро: – Вы сказали, что в мечтах замышляли убийство брата. И как вам это представлялось?
– Я убивал его ножом, – произнес маэстро и сделал театральный жест. – Причем несколько раз проворачивал его в ране, чтобы потом не смогли определить размер лезвия. Подобный прием описан в одном или двух детективных романах. Я, знаете ли, любитель такого чтения.
9
Уилкс – персонаж романа Эдмудна Криспина «Убийство в магазине игрушек» (1946).
Фен встал:
– Извините, но нам пора.
– Может быть, вы все же послушаете что-нибудь из «Орестеи»? – спросил маэстро.
Фен пожал плечами:
– К сожалению, нет времени.
– Но в Метрополитен все же должны иметь представление о моей опере.
– Вы забыли, Шортхаус, – вмешался Адам, – профессор Фен не имеет к Метрополитен-опере никакого отношения.
Маэстро грустно покачал головой:
– Очень жаль. Я, знаете ли, с годами становлюсь рассеянным.
Он открыл для них дверь.
– Всего вам доброго. И буду ждать предложений от американцев. Передайте, что мои условия очень мягкие.
Глава 11
Элизабет проводила взглядом автомобиль, на котором Фен и Адам выехали из главных ворот Сент-Кристофер, и, когда он скрылся из вида, почти пожалела, что не поехала с ними. Ведь Оксфорд во время каникул – скучнее места не найдешь. Если кое-где случайно встречались прогуливающиеся преподаватель или студент, то это лишь подчеркивало пустоту. Всюду были развешаны объявления, предупреждающие публику большими черными буквами о временном запрете входить в сад колледжа. В своих сторожках дремали швейцары, теперь их редко беспокоили. А если такое случалось, то они воспринимали это как неслыханную дерзость. В церквях, обычно заполненных во время служб прихожанами, теперь стало тихо. Священник перед немногочисленной паствой уныло произносил проповедь, а те украдкой позевывали.
Все это несколько угнетало, и Элизабет в растерянности стояла, не зная, куда направиться. Можно было вернуться в отель и провести день за чтением, посетить книжный магазин, посмотреть новинки или пойти в кино. Но ничто из этого ее не привлекало, и потому Элизабет неожиданно решила увидеть свою альма-матер, Колледж Сомервилл, и направилась туда по Вудсток-роуд.
Однако здесь ее постигло разочарование. Привратница сообщила, что все преподаватели в отпусках. Наверное, разъехались по курортам, подумала Элизабет, – одни в Швейцарию, другие – во Францию.
Элизабет пошла прочь, теперь уже нисколько не жалея, что не удалось встретиться и поболтать со своими старыми приятельницами. Не очень-то и хотелось. Она зашла по пути в телефонную будку позвонить нескольким знакомым, говорила, пока не кончились монеты, а потом двинулась в сторону университетской библиотеки. Захотелось взглянуть на новую книгу по отпечаткам пальцев автора из Германии. И после этого, что было уже неизбежно, пошла в кино.
Посмотрела два фильма. Один документальный, дико скучный, что-то о тех, кто «живет на земле», выращивает пшеницу, овощи и так далее. Второй художественный, про шпионов времен войны. Очень невнятный. Почти до самого конца она не могла разобраться, кто на какой стороне.
Кинотеатр Элизабет покинула в состоянии черной тоски. Задержалась, чтобы посоветовать пожилому джентльмену, собравшемуся купить билет, не тратить время и деньги.
Затем последовали долгие и нудные поиски виргинских сигарет. Наконец, получив заветную пачку, Элизабет, усталая, замерзшая и раздосадованная, в половине пятого вернулась в отель. В баре за накрытыми белыми скатертями столами сидели люди, в небольшом количестве, и вкушали чай. Среди них она заметила Джоан Дэвис и Карла Вольцогена.
Увидев Элизабет, они пригласили ее попить с ними чаю. Она отказалась. Сказала, что очень устала и хочет пойти полежать.
Карл Вольцоген встал.
– Пожалуйста, миссис Лангли, посидите с нами. – Он повернулся к Джоан: – Я как-то сказал ее будущему мужу, что она была бы великолепным Октавианом для вашей маршальши.
Элизабет хотя и повеселела, но все же не была склонна оставаться.
– В другой раз обязательно. А сейчас мне надо переодеться, а кроме того, тут придется долго ждать, пока обслужат.
Карл грустно кивнул:
– Ganz wahr [10] . Но я потороплю официанта. Скажу, что вы приятельница человека, который встречался в Байройте с самим Вагнером, и он все сделает быстро. Вот увидите.
– Сомневаюсь, что официант знает, кто такой Вагнер, – заметила Джоан.
– Не знает, кто такой Вагнер? – ошеломленно воскликнул Карл. – Это невероятно… – Он замолк, чтобы переварить такое жуткое откровение. – Эх, вы, англичане! Недаром ваш поэт Арнолд [11] назвал вас обывателями. А чего стоит номер, где я остановился.
10
Вы совершенно правы (нем.).
11
Арнолд М. (1822–1888) – поэт и культуролог.
– Карлу не нравится его номер, – пояснила Джоан.
– Ach, ja [12] , – мрачно подтвердил Карл. – Там всюду кружева и эти… как вы их называете? Такие зеленые цветы в больших глазированных горшках.
– Фикусы?
– Ja, gewiss [13] . Но ничего не поделаешь, приходиться мириться.
– Ну как, продвинулось ли расследование смерти Шортхауса? – спросила Элизабет.
– А что может еще продвинуться? – удивился Карл. – Он мертв. И это большая для всех нас Божья милость. Будем надеяться, что убийца останется неизвестным.
12
Ах да (нем.).
13
Да, конечно (нем.).