Лебединая песня. Любовь покоится в крови
Шрифт:
– Но не надо думать, что Чарльз Шортхаус такой наивный, – произнес Адам, продолжая прерванный разговор. – Он совсем не дурак.
– Не дурак, – согласился Фен. – Но только в своей сфере деятельности. Я давно заметил, что композиторы в том, что не касается музыки, разбираются не лучше, чем любой простой смертный. Да и в музыке не всегда. Возьмем, например, Чайковского. Этот гений почему-то не находил ничего интересного в произведениях Брамса и того же Вагнера, признавал только Бизе. Нет, к намерению Чарльза убить брата следует отнестись серьезно. И не очень доверять рассказу
– Вы думаете, Чарльз соврал?
– Ну, не обязательно соврал. Вполне возможно, сказал правду. Ведь маэстро сознавал, что о его пребывании в Оксфорде как раз в то время, когда погиб брат, станет известно. И позаботился сообщить нам об этом заранее, тем самым отвести подозрение.
– Но если он хотел избежать подозрения, зачем надо было рассказывать о своем намерении убить брата?
– Возможно, это такой изощренный блеф, – ответил Фен. – А я допускаю, что он на самом деле замышлял убийство. Эти братья стоят друг друга. Чарльз Шортхаус готов безжалостно расправиться с любым, кто станет на пути продвижения его произведений. Он относится к психотипу так называемых мономаньяков. Это разновидность паранойи – навязчивая, чрезмерная увлеченность одной идеей или субъектом. Впрочем, и Вагнер был такой, хотя их даже сравнивать неприлично. Но конечно, важны не намерения, а сделал ли он это на самом деле.
– Надо найти приятеля, с которым Чарльз сидел в «Булаве и скипетре», – сказал Адам.
– Да, сразу начнем искать Уилкса, как только приедем. Вы ведь тоже остановились в этом отеле?
Адам кивнул, напрягаясь перед приближением к очередному перекрестку.
– Любопытно было услышать, что Чарльз Шортхаус не весь вечер провел со своей спутницей. А вдруг это она осуществила его замысел?
Адам пожал плечами:
– Вряд ли ей было под силу подвесить такую глыбу, как Эдвин Шортхаус.
– Это, конечно, верно, – согласился Фен, – но такой версией пока пренебрегать не следует. Я по-прежнему не представляю, как это было сделано. У меня были кое-какие предположения, но чем больше я размышляю об этом, тем менее они мне кажутся убедительными. В любом случае, теперь нам известна причина, почему Эдвин Шортхаус находился в своей гримерной так поздно вечером.
– Вы думаете, он ждал брата? – засомневался Адам. – А мне кажется, этому есть более простое объяснение.
– Какое?
– Дело в том, что года два назад, когда мы играли «Фальстафа» в Кембридже, квартирная хозяйка Эдвина категорически запретила ему держать в доме спиртное, и он хранил свои запасы в театре. Здесь могло быть то же самое.
– Мы это скоро выясним, – сказал Фен. – Где он остановился?
– В Холивелле. Номер я не помню, но дом узнаю, когда подъедем.
– Мне казалось, что такой человек мог себе позволить жить в отеле.
– Конечно, мог, – отозвался Адам, – если бы не его скупость.
– Какое же скопление смертных грехов вмещал в себя этот бедолага, – проговорил Фен, рассеянно поглядывая на дорогу и приводя этим Адама в смятение. – Я сегодня должен обязательно увидеться с Пикоком и поговорить с Джоан Дэвис о Стейплтоне и его девушке. Женская интуиция тут может быть очень
В пятнадцать минут шестого они пересекли мост и свернули на Холивелл. Предположение Адама насчет квартирной хозяйки оказалось верным. Крупная меланхоличная женщина, явно религиозная, в разговоре с ними, перевирая, цитировала Библию относительно того, где находится душа после смерти. Было ясно, что она весьма невысокого мнения о своем покойном постояльце и у нее нет сомнения, где будет пребывать его душа. Как только заговорили о спиртном, она тут же заявила, что в ее доме ему не место. Это подвигло Фена на бесплодный спор о первом чуде, совершенном Иисусом во время брачного пира в городе Кане, близ Назарета, когда Он претворил воду в вино. Но она осталась непреклонной. Это немного задержало их отъезд.
– Вы оказались правы, – заметил Фен, когда они двигались обратно по Брод-стрит. – Ну, слава богу, одной проблемой меньше.
– И как вы собираетесь найти этого Уилкса? – спросил Адам.
– Поищу в барах, – ответил Фен без тени сомнения.
– Вы с ним хорошо знакомы?
– Слишком хорошо. Мы с ним коллеги. Он пожилой, но очень шустрый. Дошел до того, что принялся воровать у меня виски.
Им повезло. Они нашли Уилкса сразу, он ждал открытия бара в «Булаве и скипетре».
Фен представил Адама и сразу перешел к делу:
– Вы действительно провели вчерашний вечер в обществе композитора Чарльза Шортхауса?
– А вам-то что, с кем я провожу время? – сразу огрызнулся Уилкс. – Нехорошо совать нос в чужие дела.
– Человека убили. Я веду расследование.
– Ах вот оно что.
– Ну и как насчет вчерашнего вечера? Вы встречались с Чарльзом Шортхаусом?
– Да, – ответил Уилкс. – Он был со своим дьяволом с юбке.
– Каким еще дьяволом? – притворно удивился Фен.
– Дьявола зовут Торн, – раздельно произнес Уилкс. – Это фамилия такая, Торн. И носит ее пигалица, похожая на гиену.
– Понятно.
– Приехали они где-то в половине одиннадцатого. Мы пили кофе. А в одиннадцать эти двое подхватились и куда-то сбежали.
– Что значит сбежали?
– А то и значит, – ответил Уилкс. – Сидели, сидели и вдруг засуетились, наверное, была причина. Так ведь просто не станешь срываться с места. Вернулись не раньше половины двенадцатого.
– Ушли и вернулись вместе?
На это Уилкс ответил снисходительным кивком.
– Они как-то объяснили свое отсутствие?
– Позвольте вспомнить. – Уилкс задумался, блуждая взглядом по вестибюлю. – Да. Шортхаус по секрету признался мне, что собирался убить своего брата.
Фен усмехнулся:
– Но вы, разумеется, восприняли это как шутку?
– Да нет, он, когда говорил, мне показалось, не смеялся.
– Ну, не обязательно смеяться. Шутить можно и с серьезным видом.
– Не знаю. Может, он и вправду это сделал.
– Он не он, но кто-то сделал определенно. – Фен встал. – Ладно, удачно вам сегодня напиться.
– Выходит, у Чарльза Шортхауса и Беатрикс Торн нет алиби, – сказал Адам, когда они отошли на некоторое расстояние.
– Так же как у Стейплтона и Джудит Хайнс, – заметил Фен.