Лебединая песня. Любовь покоится в крови
Шрифт:
– Оригинал, – подтвердил Адам.
– Думаю, маэстро на этом давно спекулирует. – Фен вскинул голову. – Ну как, готовы?
Они вышли в коридор, профессор сразу остановил проходящую горничную. Попробовал выяснить у нее, посещал ли кто-нибудь сегодня в половине пятого семьдесят третий номер. Но ничего не добился. Потом побеседовал еще с двумя и узнал от них, что в указанное время все четыре горничные в гостиной заваривали чай. А Эффи понесла поднос в какой-то номер.
С Адамом и Элизабет он отправился искать эту Эффи. В беседе с ней, – это была та самая пожилая горничная, – выяснилось, что она видела в коридоре Джоан Дэвис. Кроме того, Фен убедился, что яд подсыпали
– А в каких номерах живут другие участники спектакля? – спросил он.
– Пикок в номере через несколько дверей справа от нас по коридору, – сказал Адам. – Джоан этажом выше. Джон Барфилд этажом ниже. Но мы можем уточнить у портье.
Портье внизу сообщил им то, что требовалось.
– Вот видите, – проговорил Фен, когда они отошли в сторону, – как легко было узнать номер, где вы живете.
– Наверное, надо сообщить в полицию, – сказал Адам.
– Инспектор Мадж, возможно, в театре. Если нет, я позвоню ему оттуда.
– Но Чарльз Шортхаус и его домоправительница тут ни при чем?
– Почему же. Мы ведь останавливались в Уикоме починить крыло, а из Амершема в Оксфорд можно добраться по другой дороге. Так что они могли приехать раньше нас. – Он повернулся к портье: – Вы знаете Чарльза Шортхауса в лицо?
– Нет, сэр, – ответил пожилой портье, оправляя синий костюм с галунами. – Только мистера Эдвина Шортхауса.
Фен вздохнул.
– Тогда надо спросить официанта, который обслуживал их вчера вечером, не видел ли он этого джентльмена сегодня.
Через минуту обнаружилось, что у этого официанта сегодня выходной.
Фен кивнул:
– Теперь нам ничего не остается, как идти в театр.
Глава 14
К их приходу репетиция зашла в тупик. Многие исполнители и оркестранты решили, что сегодня свободный день, и с утра разошлись кто куда в поисках развлечений, какие в будний день мог предоставить Оксфорд. Но поскольку новый Сакс прибыл с завидной оперативностью, – Джордж Грин был грамотный опытный певец, Адам его давно знал, и он ему нравился, – то режиссер Резерстон при отсутствии в оркестре примерно трети музыкантов все же прогнал с ним все мизансцены. Пикок не стал отпускать присутствующих по домам, а объявил перерыв в надежде, что остальные солисты и музыканты все же появятся. Ведь до премьеры оставалось меньше недели.
В зрительном зале горели несколько ламп, но можно было разглядеть великолепную лепнину на потолке и балконы со светящимися часами в центре. В обе стороны от них расходились ложи ярусов с синими бархатными занавесями. Над авансценой в арочном проеме помещалась картина в резной раме с двумя полуобнаженными молодыми женщинами. Сладострастно изгибаясь, они прижимали к губам ангельские трубы.
– Это олицетворение прокторской власти, – заметил Фен, – призывающей университетскую молодежь к добродетели и трезвости.
На сцене Резерстон жаловался Джорджу Грину, новому исполнителю роли Сакса, на поведение подмастерьев в конце второго акта.
– Носятся по сцене как стадо оленей, на которых напал пекинес.
В оркестровой яме тромбонист весьма прилично имитировал полет истребителя на полной скорости, а кларнетист негромко наигрывал джаз.
Джон Барфилд в первом ряду партера поглощал крупный апельсин.
Адам пошел извиниться перед Пикоком за опоздание. Он нашел его за кулисами беседующим с антрепренером Леви, крупным, добродушным австрийском евреем. По-английски он говорил свободно, но с сильным акцентом.
– А, Лангли, здравствуйте, – обрадовался Леви. –
Адам представил Фена.
– Но мы выпустим спектакль, – продолжил Леви. – Непременно. – Он погладил Пикока по спине. – Посмотрите, какой у нас замечательный маэстро. А как он держит оркестр. Они делают в точности то, что хочет дирижер. И духовики, – Леви повернулся к Фену, – представляете, духовики, когда он говорит, слушают с раскрытым ртом. – Он рассмеялся. – И контрабасисты тоже. Они вообще грубияны, на концертах перемигиваются с девушками из публики, но с нашим маэстро ведут себя как шелковые. – Леви похлопал по плечу смущенного Пикока, после чего, пожелав всем удачи, откланялся. Ему пора было возвращаться в Лондон.
14
Страшно до жути (нем.).
Начали подходить опоздавшие оркестранты. Трубачи тут же принялись раздуваться, скрипачи и виолончелисты настраивали инструменты.
– Я думаю, скоро можно будет и начать, – произнес повеселевший Пикок.
– Как видите, смерть Эдвина Шортхауса никого здесь не опечалила, – произнес Адам, оглядывая артистов, готовящихся к репетиции.
Фен кивнул:
– Вы знаете, мне даже как-то неловко в такой ситуации искать убийцу.
К ним подошла Джоан Дэвис. Адам их познакомил.
– Я видел вас в роли маршальши, – сказал Фен. – Это было чудесно. В прошлом году слушал Лотту Леман [15] . Вы нисколько не хуже.
15
Лотта Леман (1888–1976) – знаменитая немецкая и американская оперная певица.
Джоан улыбнулась:
– Вы мне льстите.
Они помолчали.
– Уже твердо решено, что это было убийство? – спросила она.
– Я в этом убежден, – ответил Фен. – А как полиция, не знаю.
Затем Джоан неожиданно произнесла:
– Профессор, я в смятении. Мне нужна ваша помощь.
– Рад вам услужить, – отозвался Фен. – Тем более что я собирался с вами поговорить. Мы можем отойти?
Джоан подошла к стоящему неподалеку Пикоку:
– Джордж, с какого места мы начинаем?
– С собрания мастеров и песенного состязания, – ответил Пикок.
– Тогда я пока не занята. – Она повернулась к Фену: – Пойдемте ко мне в гримерную.
Фен в свою очередь повернулся к Адаму:
– Вы можете петь и одновременно следить за своей супругой?
– Вполне.
– А зачем следить? – спросила Элизабет. – Со мной будет все в порядке.
– Наверное, именно так ответил Цезарь на вопрос Кальпурнии в мартовские иды [16] . Так что, пожалуйста, без особой нужды никуда не отходите.
16
Кальпурния – римская матрона, третья жена Юлия Цезаря; утром она отговаривает его идти в Сенат, но он ее не слушает; через несколько часов его там убивают. Это случилось в мартовские иды – 15 марта по римскому календарю.