Лечебная собака
Шрифт:
За окном был вечер. И еще было море. И между морем и окном стояла цистерна с вином.
— Не то, что у нас, — задумчиво сказал один из квартирантов, — Совсем другой коленкор!
— Да, — охотно согласился с ним второй. — Пьянящий воздух свободы!
Они посмотрели друг на друга и одновременно воскликнули:
— Благодать! Не пора ли нам поддать? — и грубо уставились на меня.
— Я пас, — запротестовал я. — У меня стенокардия!
Они выпили вдвоем, и вдвоем тут же исчезли.
Через пару дней один из них появился. Вид у него был жалкий и из глаз капали слезы. Он сел на свою койку и уронил голову на грудь.
— Как это гадко! — в отчаянии прошептал он. — У меня такая жена!
Чистенькая, светленькая, ну прямо — ангелочек!
Я поспешил утешить его:
— Стоит ли из-за этого переживать! У меня, скажу я вам по секрету, тоже есть жена — и не совсем ангел. Но я же ведь так не отчаиваюсь! Мужайтесь!
— Мне не на что мужаться, — простонал он. — Эта чувырла размалеванная оставила меня совсем без денег.
— Моя тоже не очень щедрая. Но это не повод, чтобы так отчаиваться. Я готов помочь вам в беде…
— Мне нужно пять рублей на телеграмму домой.
Я дал ему пятерку, и он благодарно зашептал мне в ухо:
— Как хорошо, что у вас стенокардия! Вы даже не представляете, какое это счастье.
Он ушел растроганный, а через мгновение появился второй квартирант. Вид у него был такой же растрепанный и помятый, как у первого. Он тоже сел на свою койку и уронил голову на грудь, Я, не мешкая, полез в карман. А он произнес упавшим голосом;
— Кажется, меня наградили…
Этому, похоже, финансовая помощь была не нужна. Я вынул руку из кармана и холодно заметил:
— Нынче награды не в цене.
— У этой награды слишком большая цена, — прошептал он.
— Ах, вот как! — обрадовался я за него. — Так, выходит, вы все эти два дня обмывали ее?
Он хмуро посмотрел на меня:
— Вы, случайно, не идиот?
— Ну, что вы! У меня все дома! Это я вот от рук отбился, один оказался на этом благодатном курорте.
— Ах, да! Я забыл. У вас — стенокардия!… — простонал он и заплакал.
Я не стал мешать ему и на цыпочках вышел на улицу.
Я по-новому посмотрел на южный город и увидел, что в нем все мужики пялят глаза на чужих баб. И это было оправдано. Все-таки весна. Море… тихих страстей. Тихий океан скрытых от любопытного взгляда страстей. И главное — свобода!
А чего только не способен натворить расконвоированный человек.
Но у меня у самого настроение было какое-то ненаучное. Я не находил себе места и слонялся но чужому городу совершенно бесцельно. И на женщин смотрел только на тех, которые шли вместе с собаками. Меня привлекали не сами женщины, а их четвероногие друзья.
Вскоре я понял, что тоскую по своему Киру, и на четвертый день не выдержал — пошел звонить домой.
— Как там Кирюша? — без обиняков спросил я у жены.
— А чего это ты вдруг о нем вспомнил?
— Заскучал, — откровенно признаюсь.
— По одной собаке или и по мне тоже?
— По двум, и по тебе тоже.
— Врешь ты все! Деньги потребовались, вот и звонишь!
Меня всегда злит, что она очень хорошо знает, когда я вру и что мне нужно. Но ведь по собаке-то я в самом деле скучаю.
— Не вру! — кричу что есть мочи в трубку.
Но она уже оседлала своего конька.
— А где твои деньги? — пропустив мое заверение мимо ушей, кричит она.
— Что за вопрос! — возмущаюсь я. — Раз я на юге, то и деньги мои на юге! Но было бы неплохо, если бы ты прислала еще чуток… на обратную дорогу.
— Пришлю, когда трава встанет!
— Здесь она уже встала! — ору я в отчаянии.
Последовало долгое молчание. Я думал, она прикидывает в уме, какую сумму выслать, и, зная, как трудно дается ей такая арифметика, терпеливо ждал. Но у нее, оказывается, на уме было совсем другое.
— Ты давай возвращайся домой! — неожиданно требует она. — Хватит придуриваться! Пес твой уже третьи сутки ничего не ест.
— Скучает, значит… — озадаченно проговорил я. — Вот если бы и ты так скучала… ужас сколько денег мы наэкономили бы!
— Хватит болтать, здесь каждое слово больших денег стоит. Вот на чем экономь, и, чтобы первым же рейсом, домой. Так, и деньги целее будут, и пес живой останется.
Вот когда до меня дошло, что человек — раб своей собаки. Тут уж о своем собственном здоровье думать не приходится, когда вот так на психику давят.
— Ладно. — пробормотал я. — Раз такое дело — лечу и…
Падать не хотелось. Мой пес действительно мог умереть с тоски. Они, эти сукины дети, несмотря на всю их агрессивность, чрезвычайно преданы и, кроме хозяина, никого не любят.
Наконец-то я сижу не за общепитовским столом, а за своим, кухонным. А какие котлеты! Божественный аромат. Ничего общего не имеющий со столовым. А размеры… Какие размеры! А чем берут котлеты, если не своей величиной! Я обжираюсь! И вспоминаю картину…
Она запомнилась мне еще с детства. Голодный оборванец уписывает что-то большое, вроде калача, а мать смотрит на него с умилением, и по картине видать, думы у нее невеселые. Сама есть хочет, да калач-то всего один.
Вот так же в точности смотрела моя жена на Кирюшу. В порядке исключения он сидел на кухне рядом со мной. Истосковался по мне, и уж я разрешил ему такую вольность. Хозяйка, не сводя с него глаз, скармливала ему из рук котлетину, а он не сводил с меня глаз и торопливо заглатывал куски, не пережевывая. Он явно спешил съесть не только то, что ему давали, но еще и то, что лежало на моей тарелке. Его рыжие глаза завистливо поблескивали, и до супруги наконец дошел смысл этого жадного собачьего взгляда.