Лечебная собака
Шрифт:
— Э! Милая! — засмеялся я. — Ты тут ни причем. Это стенокардия сделала меня таким положительным.
— А кто тебя до стенокардии довел? — запальчиво воскликнула она, но вовремя спохватилась, что ее понесло не в ту сторону, и прикусила язык. И даже немного стушевалась. И взгляд ее как будто бы тоже немного смягчился.
— Ну, ладно! — махнула она рукой, — Пиши, что хочешь, а лишнее я потом вычеркну! Понял?
Я склонил голову в знак согласия. А сам с того дня завел две тетради. В одной пишу для жены. Здесь я ублажаю ее на свой манер и всячески усыпляю ее бдительность, и здесь она вроде ангела изображается, но, естественно, без крылышек.
Иногда я с иронией наблюдаю, с каким умилением она читает эту галиматью, а потом с каким вдохновением берется за приготовление котлет. И котлеты у нее тогда получается особенно вкусными. И тут уж, особенно когда их ешь, иронизировать совсем не над чем.
Вторую тетрадь, я засекретил, чтобы она случайно не повлияла на вкус любимых мной и Киром котлет. В этой тетради я пишу для души и для большей надежности нажимаю в ней на аллегорию, развернутую метафору, чтоб смешнее было, или, что еще хуже того и никакому сравнению не поддается, на метонимию.
Жена здесь у меня — ну прямо настоящий Цербер. В минуты тягостных раздумий, и когда мне особенно грустно, я смотрю на натуру и думаю, как словесный портрет похож на оригинал. И даже метонимия с толку сбить не может.
Но я не падаю духом. Жизнь продолжается, и на всякого Цербера есть свой Геракл!