Лечить или любить
Шрифт:
— Да упаси бог! — рассмеялась она. — Это уже не я буду! Сама себя в зеркале не узнаю, да и друзья… Ого! Что я нащупала! Сто лет не вспоминала! Неужели права была моя бабушка?!
— А что говорила ваша бабушка?
— Мама ругала меня: что ж ты всего стесняешься, как ты жить-то будешь? А бабушка говорила: ничего она не стесняется, наоборот, это грех гордыни ее гложет. Смириться надо перед Богом и перед людьми, тогда все ловко и станет…
— Как была девичья фамилия вашей бабушки? — быстро спросила я.
— Да какая ра… — ей снова было неловко.
— Как? Из тех?..
— Милорадович, — тихо сказала она. — Из тех…
— Коллективное бессознательное? — рассмеялась я.
— Именно…
*
Дочка, против моих ожиданий, оказалась совершенно непохожей на мать — полная, неуклюжая, в очках и подростковых прыщах.
— Ничего мне не неловко, — низким голосом сказала она. — Ну, присматривалась в новой школе, конечно. А так, если что, я и в нос дать могу. Это мама от себя выдумывает — все-то ей хочется меня какой-то не такой видеть, как я есть.
— То есть проблем нет? — уточнила я.
— Отчего же нет? — насупилась девочка. — Сколько угодно. На контрольных конкретно паникую, даже если знаю все, — это раз, парня у меня до сих пор нет — это два. Проблемы?
— Конечно, — согласилась я. — А скажи: если нужно на контрольной кому-то помочь, ты так же паникуешь?
— Во, это в точку! — ухмыльнулась девочка. — И как это вы угадали? Если еще кто от меня зависит, так я собираюсь как-то и сначала быстренько-аккуратненько все пишу, и время всегда остается…
Вот и решение? — спросила я себя, вспомнив мать, которая переставала бояться чиновников, когда нужно было хлопотать за других.
— В новой школе сложно, меня не знают еще, но… скоро узнают, я позабочусь…
Я улыбнулась:
— Ты как будто угрожаешь… А не может быть так, что мальчики тебя просто побаиваются, тем более, что ты можешь и в нос?..
— Вы так считаете? Кстати, может быть…
*
Еще несколько встреч мы обсуждали школу, мальчиков и девочек, а также то, что можно было бы назвать ее «имиджем». Пару раз говорили о ее отношениях с бабушкой.
А я на примере этой семьи с удивлением убедилась в том, что способы приспосабливаться к миру вовсе не обязательно передаются по наследству, даже если у всех одни и те же проблемы. Все члены этой семьи тонко чувствовали уязвимость своих и чужих чувств, у всех был развит альтруизм. Аристократическая прабабушка, попавшая под жернова революции, нашла в себе силы «примириться с людьми и Богом», ее дочь ставила на развитие «бойкости» в себе и детях, внучка вдруг закрылась во вновь возродившейся аристократической отгороженности от мира… И каждая из них пыталась научить детей своему способу, видя, что и у них та же самая проблема. Поэтому предлагала и даже навязывала свой способ решения. И вот правнучка снова изобрела свое — кинулась в атаку на мир, надеясь прошибить головой все стены непонимания между людьми. И заработала на этом невротическое расстройство…
*
Со временем наши встречи принесли пользу. По словам девочки, она стала меньше «наезжать» на парней из класса, они начали ей звонить, а один даже пригласил «погулять». Панические атаки и бессонница тоже исчезли.
Мы расстались на самой дружеской ноте.
Мне очень хотелось еще раз поговорить с матерью девочки, но приглашать ее на прием казалось неправильным. Ведь я работала с девочкой, а она на прямой вопрос прямо ответила: «Маму — не надо. Я сама».
Могла ли я сделать что-то еще? Наверное, да, но я этого не сделала. Догадываетесь почему? Я надеялась: может быть, она придет сама. Она не пришла. Теперь, спустя много лет, я почти уверена, что она тоже хотела бы продолжить наш разговор. Но — увы! — ей тоже было неловко сказать мне об этом.
Глава 14
Все по Фрейду?
— Вы, часом, не психоаналитик? — подозрительно спросил меня интеллигентный мужчина с седыми висками.
— Нет, нет, что вы! — открестилась я. — Ни в коем разе не психоаналитик. Я совершенно обычный консультант.
— А какими методами вы пользуетесь? — продолжал он допытываться.
— Да так, знаете, с бору по сосенке… — я неопределенно помахала в воздухе пальцами и перешла в наступление. — А ребенок-то ваш где?
— Я без нее, она не знает, — мужчина сгорбился в кресле. — Извините меня. Просто я уже обращался… Если я решусь рассказать, вы поймете… Мне трудно говорить словами. Я, видите ли, математик и больше привык формулами… — он мужественно пытался шутить.
— Я слушаю вас, — сочувственно произнесла я, уже видя, что его проблема и вправду не из простых.
Математик помолчал, собираясь с мыслями или с духом. Я не торопила его.
— Я плохо схожусь с людьми — это раз, — наконец сказал он. — Я был женат четыре раза — это два.
Все-таки математики очень странные люди, непрофессионально подумала я.
Первые три брака математика были недолгими. Если я правильно поняла ситуацию, мужчина попросту женился на всех женщинах, с которыми вступал в интимные отношения. Польщенные дамы выходили за него замуж, потом обнаруживали его полную незаинтересованность во всем, что не касалось формул и матриц, и тихо (или громко) уходили туда, откуда пришли в его большую, но темную и запущенную квартиру на Васильевском острове. Потом математик долго жил один. Его немудреное хозяйство вела почти глухая пожилая женщина, которая приходилась ему дальней родней. О степени тогдашней незаинтересованности математика в происходящем в обыденном мире можно судить по нижеследующему обмену репликами:
Я: «Эта тетушка… она тогда жила у вас?»
Математик: «Гм-м… Жила? Возможно. Я ее иногда видел… иногда не видел… Может быть, она куда-то уходила? Не знаю! Простите, если это важно, я боюсь вас дезинформировать».
Зато последний его брак оказался счастливым — без дураков. Надежда была сотрудницей факультета, матерью-одиночкой с трудной судьбой. Они часами разговаривали на кухне, точнее, говорила в основном она, а он просто смотрел на ее лицо и иногда подавал реплики, как в театре. Они гуляли по городу. Она обновила его гардероб, заставляла его прямо держать спину, и на него стали засматриваться женщины-коллеги. Ее одиннадцатилетняя дочка стала называть его папой через четыре месяца после того, как они переехали к нему. Он дарил ей кукол и бантики, потому что не знал, что еще можно подарить девочке. В куклы она уже не играла, бантики не носила, но смеялась и висла у него на шее.