Лед и пепел
Шрифт:
У нас завязался горячий спор: убивать или не убивать медведя. Либин осторожно уговаривал, что надо изучить содержимое его желудка, — чем он здесь питается?
— Конечно, не пончиками и сосисками! — съязвил Шекуров.
— Упитан и не очень агрессивен. Он же наш гость, неужели науке, которая отвергала его существование, нужна такая жертва? Твое мнение, Валентин? — спросил Черевичный.
— Внести в списки экспедиции и поставить на экспедиционное довольствие! — шутя ответил я, отчетливо помня в метре от себя желтые клыки с капающей слюной.
Медведь стал нашим гостем. Все оставшиеся четыре дня он регулярно посещал лагерь, с удовольствием копался в отбросах, с любопытством заглядывал в ведра и поедал все, что мы бросали: куски хлеба,
Однако в нашем лагере были предметы, которых медведь очень боялся. Прежде всего радиомачта. Однажды, возвращаясь из торосов в лагерь, он наткнулся на радиомачту и вздумал ее лизнуть. Температура была — 28°. Медведь дико взревел и отпрянул в сторону, а на металле мачты остался кусок розовой кожи. После этого он пропадал почти десять часов. Но запах поджариваемой к ужину украинской колбасы пересилил страх и обиду, — медведь опять вышел к нам, опасливо обойдя мачту радиостанции.
Богатый мир океанских глубин, следы песца и наконец появление в нашем лагере «хозяина льдов», белого медведя, бесспорно доказывали, что, вопреки предположению некоторых ученых, никакого «полюса безжизненности» в центре Арктического бассейна не существует. Жизнь земного шара богата и разнообразна, будь то раскаленные пески Каракумов или пространства Ледовитого океана.
Семнадцатого апреля утром наши научные станции одна за другой заканчивали свои программы. В 00.30 московского времени самолет уже стоял с работающими моторами. Все на местах. В самый последний момент из торосов вышел наш «гость» и уверенно направился к стартующему самолету. Черевичный дает полный газ, моторы взвывают, и я вижу, как мишка в страхе улепетывает в торосы. Делаем прощальный круг над льдиной и берем курс на юг. Внизу, на высоком торосе одиноко стоит белый медведь и, как уверял Черниговский, льет слезы по улетающим друзьям.
После предварительной обработки материалов, 22 апреля в 19.05 мы вылетели на льдину № 3. В этом полете предполагалась посадка на широте 83°00' и долготе 180°00'. В соответствии с этим за счет горючего нагрузка самолета была увеличена. К третьему прыжку в район «полюса недоступности» мы были готовы 20 апреля, но задержала погода. Синоптики Москвы и полярных станций на мысе Шмидта, острове Диксон и в бухте Тикси лететь не рекомендовали. Глубокий циклон захватил всю область океана к северу от острова Врангеля. Улучшение предсказывалось лишь на 22-е, в связи с чем было принято решение вылетать на льдину 23 апреля.
Но утром 22-го погода резко изменилась к лучшему. После тщательного знакомства с новым прогнозом и фактической погодой всех островных станций и береговой черты решено было стартовать 22 апреля.
После сорокачетырехсекундной пробежки по идеальному аэродрому бухты Роджерса, самолет тяжело оторвался и, медленно набирая высоту, лег на курс по маршруту: остров Врангеля — мыс Гаваи — мыс Литке и далее к 83° северной широты. Перегрузка сверх всяких добавочных норм явно сказывалась на моторах. Выбрасывая черный дым из патрубков, самолет достиг высоты ста пятидесяти метров только после получаса полета. Над океаном высота уже сто семьдесят метров. Раскинув широкие оранжевые крылья, самолет уверенно берет курс на север, к вершине нашего треугольника. Вскоре погода портится, начался снегопад. Чтобы лучше наблюдать за льдом, снижаемся до ста метров. В просвет удается поймать солнце. Мы на широте 80°00', при долготе 174°00' западной. Это район предписанной нам посадки. Но под нами большие Пространства открытой воды, и это заставляет нас лететь дальше, чтобы проследить ее северные границы, поскольку открытая вода в этих широтах — полная неожиданность для науки. Кроме того, в заданном районе погода была настолько плохой, что о посадке не могло быть и речи.
Дело в том, что в плохую погоду, когда отсутствует солнце, все неровности льда делаются совершенно незаметными, а следовательно, нельзя выбрать льдину для посадки.
Мы шли на малой высоте. Низкая облачность и снежные заряды прижимали нас совсем к поверхности льда. Иногда мы входили в полосы тумана, и тогда все скрывалось в его молочной белизне. Прошел час. Погода не улучшалась, а наоборот, делалась все хуже и хуже. Началось обледенение. Смываем спиртом лед с винтов машины, изменяем курс, идем западнее, чтобы выскочить из фронта циклона, не обнаруженного синоптиками. Он, этот вторичный фронт, как мы предполагали, двигался на восток. Но погода не улучшилась. Самолет все больше и больше тяжелел от нарастающего льда. Оборвало одну из выпускных антенн. Саша Макаров быстро заменил ее новой. Положение ухудшилось. Уже больше тридцати минут мы шли вслепую на высоте пятидесяти метров, и прямо под нами мелькали в просветах черные разводья воды.
Я вышел к пилотам. Машину по приборам вел Каминский. Черевичный через стекла кабины смотрел вниз и показывал рукой напарнику, ниже или выше держать высоту. Руки Шекурова на секторах газа, готовые в любое мгновение дать полную мощность всем четырем двигателям по сигналу командира. Кругом плотная стена облаков. Глаза летчиков сосредоточенны: полет вслепую на малых высотах категорически запрещен. Вне видимости встреча с препятствием — полная катастрофа. Мы это хорошо знаем и никогда не позволяем себе подобных полетов над материком. Но здесь океан. Никаких препятствий, кроме торосов или айсбергов. Высота их не более двенадцати метров, а потому мы спокойны, имея в запасе тридцать метров. Конечно, такие полеты требуют не только высокого летного мастерства и опыта, но и слетанности экипажа, полного доверия друг к другу. Риск? Безусловно! Может быть, возвратиться? Думали и об этом. Но где гарантия, что завтра и послезавтра и потом мы не встретим такой же погоды? Ведь в океане нет метеорологических станций, и тем более в районе «белого пятна». Прогноз синоптиков? А сколько раз, дорогой читатель, вы прослушивали прогноз погоды, собираясь провести выходной день под Москвой, верили… и, промокшие насквозь, возвращались под нудным моросящим дождем. Как же можно требовать уверенного прогноза погоды в местах, куда Макар телят не гонял!
Смотрю молча на Ивана. Он озорно улыбается и не без лукавства говорит:
— Тебе очень хочется открыть неизвестную землю, твою terra incognita.
— Очень! Но лучше потом! Если мы откроем Землю Гарриса в ближайшие минуты, то некому будет об этом рассказать!
Мы оба смеемся, Либин, не поняв нас, недоуменно пожимает плечами и уходит в штурманскую рубку. Не отрывая глаз от приборов «слепого полета», Каминский спрашивает:
— Сколько будем пытать благосклонность Арктики? Ни дьявола же не видно! Надо уходить от обледенения, пока не поздно!
— Обледенение не катастрофично, — бросает Черевичный. — Будет хуже, уйдем вверх. За шесть часов полета машина съела три тонны горючего и стала легче. Вертикальная маневренность обеспечена.
Каминский молча соглашается, и весь уходит в стрелки приборов, стараясь вести самолет по их показаниям, выдерживая заданный курс, скорость и высоту.
На расчетной широте 83°00' погода не улучшилась. Пройдя еще двадцать минут и не видя ни льда, ни неба, мы развернулись и взяли курс на юг. Часа через полтора погода стала улучшаться. Очевидно, за это время фронт прошел. В 04.00 мы решили садиться. После тщательного изучения льда было выбрано большое и ровное поле, судя по свежим торосам, достаточно крепкое. По внешним признакам льдина была вполне пригодной для посадки, но без солнца трудно было определить характер ее поверхности. На малой высоте все же удалось обнаружить, что ропаков и торосов на льдине нет, хотя есть снежные заструги. Сделав несколько замеров и сбросив дымовые бомбы, пошли на посадку.