Лед и пепел
Шрифт:
— Ну, вот и пожаловали! — как–то буднично произнес Орлов и стал прижимать самолет к воде.
— Четыре «мессера» идут на сближение с головными И-16, хвостовые пошли на набор высоты, «чайка» прикрывает наш хвост! — докладывал Сергей Наместников.
«Мессеры» разделились на две пары, первая завертелась в бешеной карусели с головным И-16, а вторая пара была перехвачена наскочившими сзади двумя другими нашими истребителями. Короткие стремительные атаки, перехлестывающие струи трассирующих очередей пулеметно–пушечного огня. Более быстроходные, но менее поворотливые «мессеры» после каждой атаки далеко проскакивали вперед,
Орлов сбросил газ и, виновато улыбаясь, сказал:
— Чего мы жмем? Все равно лишних пятьдесят кило–адетров скорости нам не помогут, а моторы запорем. В это время раздался голос Сергея Наместникова:
— Один «мессер» оторвался, идет на нас, в хвост… От треска нашего пулемета самолет завибрировал.
— А-а, сволочь! Подходи, подходи, сейчас получишь по заслугам! — послышался в шлемофонах голос Сергея сквозь шум коротких очередей.
Мимо нас проносились веера трассирующих снарядов «мессера», но как–то еще не верилось, что стреляют именно по нас. Вдруг стрекот нашего пулемета прекратился, и в наушниках раздался голос Сергея.
— Ушел, отвалился! «Чайка» с ним возится! Дали ему прикурить!
— Сергей, а как наши, все целы? — спросил я.
— Одного И-16 не вижу! Нет и «мессера»! В этот момент мы выскочили на берег, прямо у маяка, а через пять минут увидели аэродром и с ходу пошли на посадку. Не успели мы подрулить к капониру, как один за другим сели все пять истребителей. Зенитки аэродрома забили по «мессерам», пытавшимся штурмовать сидящие на земле самолеты. Огонь отогнал стервятников, но было видно, как они хищно кружили над озером и скрылись только тогда, когда с аэродрома взлетели два звена наших истребителей.
Зарулив на стоянку, мы выскочили из самолета и помчались к нашим сопровождающим:
— Ну, как? Живы, профсоюзники? — разгоряченные боем, радостно улыбаясь, обступили нас они.
Наперебой стали пересказывать эпизоды схватки с «мессерами».
— Трижды они пытались прорваться к вам. Но мы их перехватили! Навязали бой на малой высоте, а этого они не любят! Ох, и не любят!
— Один прорвался! Я уже зашел к нему в хвост, но в этот момент ваш стрелок ударил из пулемета и помешал мне. Пришлось уходить в сторону, чтоб» не попасть под ваш огонь, — говорил пилот «чайки», жадно затягиваясь самокруткой.
Невысокого роста, худой, с задорно вздернутым носом, выглядел он совсем мальчишкой, и если бы не орден Красного Знамени с облетевшей эмалью, его можно было принять за десятиклассника.
— Но ты прав, что открыл огонь, — говорил он Сергею Наместникову. — Слишком близко подошел, медлить было нельзя. А я не мог догнать его: скорость у «мессера» больше, чем у моей «чайки».
В это время на «газике» подъехал командир базы. Он поздравил нас с боевым крещением, пожал всем истребителям руки и, сокрушенно качая головой, сказал:
— Эх! Хороши были «ишаки» и «чайки» в Испании, а теперь устарели. Ну, ничего. Скоро ЯКи подбросят, тогда посмотрим!
— А «китти–хаук» и «томагавки», переданные союзниками, как они? — спросил я.
— Конечно, современнее «ишаков» и «чаек», но в скорости и маневренности уступают «мессерам». Яки нам нужны! Тогда над Ладогой будем хозяевами.
У землянки нас уже ждала новая партия отправляемых. Через два часа мы были в воздухе. На этот раз тактика истребителей была изменена. Вначале вышли «томагавки» и на высоте пяти тысяч метров стали барражировать над Ладогой. Фашисты не появлялись. Тогда вышли мы в сопровождении своих истребителей. На этот раз до Тихвина дошли спокойно, не видя противника. Над Тихвином мы попрощались с нашей славной пятеркой, а сами без посадки ушли в Череповец. Утром следующего дня мы вновь были в Тихвине, где нас ждали истребители.
Два месяца изо дня в день ходили мы в Ленинград. В летную погоду с истребителями, а в нелетную для истребителей погоду — одни, и были дни, когда «ишаки», отчаянно защищая нас, становились жертвами фашистских стервятников, а наша «лайба», как прозвали ее военные летчики, не раз получала выбоины. Залатанная и камуфлированная под бомбардировщик, она стала пользоваться большим авторитетом на аэродромах, где мы производили посадки. Когда на командном пункте говорили: «Летит наша «лайба», — слова эти звучали тепло, и дежурные офицеры с особым вниманием следили за нашим полетом. Летчики истребительных полков считали за честь сопровождать нас.
Особенно нам полюбился лейтенант Афанасий Афонский — командир «чайки». Спокойный и рассудительный на земле, в воздухе он был отчаянно смелым. Немецкие летчики уже знали его и боялись. Его тихоходная, но верткая машина из воздушных поединков выходила победительницей. Особенно Афанасий сдружился с С^р^еем На–местниковым, хотя на земле они часто и переругивались, выясняя, кто больший урон нанес «мессерам»: очереди из пулеметного огня частенько били в одну цель.
Но однажды Афанасий заставил нас понервничать даже больше, чем фашистские истребители. Мы вылетели с Лодейного Поля в ясную погоду, а на подходе к Ладоге погода резко изменилась. Облачность спустилась до пятидесяти метров, а видимость упала до пятисот. Погода для истребителей стала явно нелетной. Все «ишаки» развернулись и пошли обратно. Сергей Наместников доложил нам об их уходе, а мы, снизившись до тридцати метров, продолжали полет к Ленинграду.
Минут через десять в пилотскую влетел Сергей.
— Он с ума сошел! С нами идет! Вы только посмотрите, что делает этот мальчишка!
Орлов передал мне управление, вышел. Через минуту он вернулся и мрачно сказал:
— Похоже, что это наш последний полет. Сходи посмотри. Только как бы инфаркт не хватил.
Я вышел в пассажирский салон. В широкий иллюминатор было видно, как «чайка», пристроившись между левым крылом и хвостовым опереньем, словно привязанная, шла с нами. Я ясно видел напряженное лицо Афанасия. Заметив меня, он улыбнулся, а я, почему — не знаю» показал ему большой палец и, тихо пятясь задом, вышел, заняв свое место.
— Ну? Видел? — чертыхнулся Орлов.
— Значит, у него не было другого выхода, — сказал я. — Запоздав с разворотом назад, вошел вместе с нами в облачность и теперь держится за нашу машину, как за естественный горизонт. Выйдем на хорошую погоду, он сейчас же оторвется. Ты пойми, у него На приборной доске нет ни гироскопа, ни искусственного горизонта. Один «пионер»! Но этот прибор без опыта «слепого» полета мало ему поможет. Вот он и избрал единственный возможный вариант, чтобы не свалиться в штопор, держится за нас, как за матку.