Лед
Шрифт:
Проклиная себя за невнимательность: надо было сразу обратить внимание на отсутствие живности в лесу – сугробники славились тем, что буквально «выедали» свою охотничью территорию, – я щёлкнул кнопкой на лыжной палке. Из её окончания с металлическим щелчком выскочил узкий клинок. Животное, принятое мной за кучу подтаявшего на солнце снега, резко сжалось, присев на задние лапы, но прыгнуть не успело: торчащее из палки лезвие, пробив белую шкуру – у матёрых сугробников её даже картечь не берёт, – почти до упора вошло в грудину. Резкий визг ударил по ушам, лыжную палку рвануло так, что она едва не выскочила из рук. Зверюга, взбив снег мощными лапами, ещё раз попыталась добраться до меня – палка опасно выгнулась, но выдержала. Макс сорвал с плеча автомат, подскочил к сугробнику и, приставив дуло к мохнатому уху, спустил
Я отпустил лыжную палку и схватился за ружьё: молодые сугробники по одиночке не живут. Скорее всего, где-то поблизости стая голов в двадцать. И из них как минимум один взрослый самец. Подтверждая мои опасения, затрещал подлесок, и на поляну выскочил второй зверь. К нашему счастью, этот был не старше первого. Я спустил курок – отдача впечатала приклад в плечо – заряд картечи отшвырнул животное в кусты. Теперь быстро зарядить в штуцер ружейный патрон с пулей – взрослому сугробнику ни винтовочные, ни автоматные пули не страшны. Макс застонал и сел, неловко подгибая ногу. Порадоваться, что он пришёл в себя, мне не удалось: сзади ударила длинная автоматная очередь. Я резко развернулся, едва не потеряв болтающиеся на ногах лыжи, и успел заметить, как Ветрицкий расстреливает из АКСУ ещё одного сугробника, прыжками несущегося по нашим следам. Очередь перечеркнула тело зверя, но почти сразу же ушла в сторону – с деревьев полетели ошмётки отщепленной коры. Плохо дело, это матёрый. Я замер со вскинутым ружьём: промажу – времени на второй выстрел не будет. Увидев, что зверя не остановить, Николай рванулся в сторону и укрылся за стволом ближайшей осины. С разбегу пролетев мимо, сугробник замер, поднял на меня приплюснутую морду и, присев для прыжка, коротко рявкнул – оскаленные клыки были в мизинец длиной. Именно этого момента я и ждал: тяжёлая свинцовая пуля угодила прямо в раскрытую пасть, и затылок твари просто снесло. Снег забрызгали бледно-розовые сгустки крови.
– Макс, ты как? – Я снова зарядил патрон с пулей. – Идти сможешь?
– Да я вроде в порядке, а вот котелок твой звездой накрылся. – Макс, не вставая, повертел в руках смятый котелок, который я на время отдал ему взамен простреленного вчера вечером.
– Не живут они у тебя. – Ветрицкий подошёл к мёртвому зверю и потрогал сбившуюся и висящую сосульками шерсть. – Какая жёсткая!
– Фиг с ним, с котелком, надо быстрее отсюда уматывать, пока нас есть не начали. – Я вертелся на месте, озираясь по сторонам. Матёрый сугробник двигался слишком медленно, думаю, хотел подождать молодняк, которому практика загона крупной дичи совсем не помешает.
– Здесь ещё такие есть? – забеспокоился Макс, вскочил на ноги и тут же рухнул обратно на снег. – Чёрт!
– Что с ногой? – Где-то поблизости раздался знакомый рык, и меня прошиб пот: не успеваем.
– Болит, зараза. – Макс попробовал встать, на этот раз уже гораздо медленней. – Фу-у, не сломана, ушиб просто. Но долго бежать не смогу...
– Повезло ещё, что по котелку удар пришёлся. – Я торопливо достал из кармашка вещмешка небольшую стеклянную колбочку, сковырнул ножом закупоривающую её деревянную пробку и протянул Максу, стараясь не вдыхать кисловато-горький запах. – Глотай.
– Это что?
Рычание и тявканье сугробников становилось всё громче.
– Почка бархатника, замаринованная. Глотай быстрее!
– Зачем?
– Болеутоляющее.
Больше ничего я объяснять не стал, а выдернутой из туши лыжной палкой набросал на снегу прямоугольный треугольник и по три руны на каждой из его сторон. Снег на линиях заляпан кровью – не страшно: для сотворения заклинания рисунок не нужен, просто это лучший способ восстановить в памяти необходимый порядок магических действий. В Гимназии знания вдалбливали намертво, и до сих пор я старался придерживаться заложенных тогда принципов.
– Е-э-э... ну и гадость. – У Макса дёрнулся кадык, он сглотнул, с отвращением посмотрел на пустую колбочку и выронил её в снег, – чуть не блеванул...
– Хватайте меня под руки, быстро, – прикрикнул я. Времени почти не оставалось. Магической энергии у меня не припасено ни карата, придётся использовать собственные силы,
Сообразив, что дело серьёзное, парни подбежали ко мне и встали по бокам. Треск кустов раздавался уже совсем рядом.
– На зверей внимания не обращайте, только следите, чтобы они на нас не наткнулись. – Я глубоко вздохнул и, сконцентрировав в ладонях энергию, сделал первый пасс. В воздухе появилась мерцающая черта. Усилием воли я зафиксировал её и, преодолевая сопротивление магического поля, свёл ладони. Зависшая передо мной бледная пелена задрожала, постепенно становясь всё прозрачней, но мне удалось стабилизировать её, влив ещё немного силы. Теперь самое сложное. Я зажмурился и, проговаривая регулирующее поток силы заклинание, начал выводить зеркально отображенные руны на чётко видимом сквозь закрытые веки треугольнике. Тёмно-синие символы, стоило на них сосредоточиться, проступали на бежевом фоне сами собой. И почти так же быстро, как появлялись, начинали расплываться, когда моё внимание переключалось на следующий символ. Быстрее! Надпись была завершена, но первая руна почти растеклась в синюю кляксу, окрасив поле вокруг себя в грязно-зелёный цвет. Растянувшийся треугольник мазнул по Максу и Николаю, их ауры задрожали и начали медленно растворяться. Ещё раз подпитав треугольник, я произнёс завершающую фразу и, напоследок проведя по себе посеревшим и местами расползающимся полем, направил его в ближайшее дерево. От моей ауры к осине потянулся тонкий шнур заклинания. Успел! На человека такие чары наверняка бы не подействовали, но зверей ходящие деревья насторожить не должны. Надеюсь...
Я открыл глаза и увидел, как сразу с трёх сторон сквозь редкий подлесок проламываются сугробники. Звери замерли на краю поляны и с шумом втягивали раздувающимися ноздрями воздух. Я через силу улыбнулся, но тут меня накрыл откат и всё, что теперь имело значение – это любой ценой удержать чары от распада...
Шаг, другой... падение, резко остановленное рывком сзади... промчавшийся мимо матёрый сугробник... небольшой спуск, кажущийся обрывом... ветвь дерева, летящая прямо в лицо... истончающаяся связь с осиной, с каждым шагом глубже врезающаяся в душу... ломающиеся с сухим треском ветви кустов... высоченные сугробы, наметённые у опушки... ослепительные лучи солнца, двумя спицами вонзившиеся в глаза... шаг, ещё один. Нить, связывающая меня с осиной, лопнула, когда мы уже вышли из леса и выбрались на обочину дороги. В затылок вонзилось холодное лезвие, ледяным крошевом взорвавшееся внутри головы, и на меня нахлынули обрывки воспоминаний и осколки видений, которые иначе как бредом назвать было нельзя.
...Соткавшийся прямо из воздуха Ян Карлович сунул мне в руку чекушку водки и сгинул вместе с тенями, когда землю осветили бирюзовые лучи. Два солнца – жёлтое и лазурное – смотрели с неба, словно глаза сказочного великана. Злого великана. Взметнувшиеся вихри снега наждаком прошлись по коже и опали, стоило уличному проповеднику с выпирающей из-под чёрной хламиды пистолетной рукоятью поднять руки и начать выкрикивать непонятные слова. Почему-то мне показалось, что это испанский. Словно в ответ на его молитву – или проклятие? – из земли полезли ледяные шипы, а потемневший небосвод рухнул вниз. Из порезов, пропоротых ледяными лезвиями, хлынули замораживающие всё на своём пути клубы невыносимо холодного воздуха. Я ещё успел заметить мелькающие в надвигающейся тьме фигуры, и в этот миг меня обжёг холод приложенной к лицу горсти снега.
Вслепую отмахнувшись, я откатился в сторону, выхватил нож и только тогда открыл глаза. Николай, скрючившись, стоял на коленях и прижимал руки к животу. Макс невозмутимо сидел на свернутом спальнике рядом и, снисходительно улыбнувшись, покачал головой:
– Говорил же: не трогай, сам очухается.
– Вот и делай людям добро после этого, – просипел Ветрицкий и, покачиваясь, поднялся на ноги.
От резких движений в глазах потемнело. Я убрал нож и повалился на снег. Хреново. Шум в голове нарастал, и небо из синего начало постепенно становиться серым, а все краски словно покрылись налетом пыли. Даже белый снег сделался каким-то неестественно тусклым. Я закрыл глаза, но стало только хуже, и пришлось их открыть.