Лёд
Шрифт:
Молот. Тесле с трудом пришлось искать эту резонансную частоту, тем не менее — все началось с первого удара.
В голове все кружилось. Так, необходимо найти себе хоть какую-то шляпу. Вот так и проявляется солнечный удар. Я приложил холодный тьмечеметр ко лбу.
Уже потом, во время трапезы, устроенной китайцами из различной правительственной добычи (штатовские называли ее «налогом на формирование державы»), прежде чем затянуть зеленые шторы и упасть на шезлонг, чтобы отоспать длительную усталость, Зейцов рассказывал мне то и се про случаи последних лет. Правда, слушал я не слишком внимательно, кружа мыслями вокруг собственных планов, которые намеревался продать Порфирию Поченгло, да и сам Зейцов рассказывал по-зейцовски, на русском запеве, словами, растянутыми словно алкогольный бред… Прошлое, а что прошлое? — в размороженном состоянии оно тем более не существует. Возможно, было так, может — иначе. Главно, что у тебя под пальцами, в горсти, что под властью тела. Я ел жадно, запихивая в рот пикантное мясо, запеченное в кислом тесте; салаты с холодной рыбой, хлеб, заправленный орехами, и рисовые зажарки, и молодой картофель, окрещенный маслицем — захлебывался, плевался и ел. И, при случае, в пол-уха, потреблял и Историю.
Китайские блюда, по-китайски называемые, китайскими руками приготовленные — ну да, китайцев здесь было множество, потому что за Великой Стеной тоже война и исторический водоворот. Зейцов рассказывал, что Национальная Народная Партия Китая и Профсоюзная Лига уже собрали армию численностью больше миллиона человек, которой командовал «мужицкий генерал» Лао Те, который поклялся лично обезглавить императора Пу И, заодно вырезать все, связанное с ним. Фронт китайской гражданской войны перемещается к северо-западу; в первую очередь Лао Те отсек императора от портов. Впрочем, так все выглядело с самого начала: революционные силы шли с юга, из Лета. Нанкин и Кантон очутились под контролем НПК и китайских троцкистов Чена Ду Сю еще перед Оттепелью. Португальцы подписали договор с НПК и Сун-Ятсеном договор в Макао еще в 1926 году. Зейцов недвузначно заявлял, какой-то договор был подписан между желтокожими оттепельниками доктора Суна, Морганом Младшим и доктором Теслой. Великий Молот Тьмечи начал бить в 1928 году; и тут же начались крестьянские восстания. Летом 1928 года в лабораторию доктора Теслы нанес визит Уинстон Черчилль, военный министр Британской Короны. Параллельно, в Осло велись российско-британские переговоры по вопросу Босфора и Балкан. Царь очутился в ужасно невыгодной ситуации, он не мог повернуться спиной ни к Востоку, ни к Западу. Отделение Шульца и японская угроза связывали ему руки в Азии. В 1929 году Лед отступил в Иркутске, и туг графа Шульца забрали черти; уже не теряя времени, Страна Цветущей Вишни нанесла повторный удар на Корею и восточные порты Российской Империи, вступая в Китай от Владивостока до Ченьчуна и Харбина. В Монголии буддистские святые мужи повели туземцев против китайцев и русских — любых иностранцев. В Нанкине полководец доктора Суна объявил образование Китайской Республики; велись дебаты над конституцией Срединной Империи, первым ее правильным парламентом, над новыми условиями торговли с варварами и размерами пенсии для императора. Николаю Второму пришлось вновь отправить войска из Европы за Урал. Что, в свою очередь, дало европейским державам уж слишком замечательную оказию, чтобы переждать ее в мире, и потому, после краткого ультиматума со стороны Лондона, началась война за Босфор и Дарданеллы.
— Так кто же, в конце концов, сверг графа Зимнего? — спросил я, обжираясь рисом с рыбой. — Уфф, эсеры? Новые народники?
— А-а-а, гаспадин Ерославский,после Оттепели мало уже кто знает, что там в Иркутске творилось. Не сильно знают и то, что творится сейчас. Ходят слухи, будто бы Шульц все это заранее предчувствовал, так что отправил свое семейство из Сибири еще до дня Последнего Сияния.
— Это когда же, значит?
— В феврале, год тому назад. Сам я там не был, люди рассказывали. Беспорядки начались с несчастного случая на Мармеладнице: растаявшая земля просела под рельсами, и состав с пролетариями разбился в паре верст от Иркутска, после чего пошел слух, будто бы это работа агентов, насланных князем Блуцким, то есть — императором, чтобы зимназовую промышленность поскорее привести к упадку, и тем самым стащить сибирского самозванца с трона. Шульцу это было даже на руку, то есть, поддерживать подобную сплетню в народе. Только головы у мужиков были уже горячие. «Красноярский рабочий» опубликовал свежие снимки Троцкого в Усть-Куте, советы стали грибами появляться по городам и селам… Ну и подрались тут же оттепельники с ледняками, верными императору, а граф глупость утворил, потому что послал на чернь слишком рьяных казачков. А то, что удавалось подо Льдом, Летом не прошло: вместо того, чтобы распылиться, разбежаться по городу, попрятаться по домам в страхе перед властью, все тут же в гневе страшном собрались и пошли на Ящик, ведомые фальшивым Бронштейном. Так и случился конец графу Шульцу, прости ему, Господи, все его грехи бесчисленные.
— Справедливый народный гнев, хммм. Чернь выбирает собственную Бастилию, подгоняемая эстетикой страха. Либо Ящик, либо башня Сибирхожето, хммм.
— Ну да. Всех там в Цитадели по кусочкам разнесли, солдат — не солдат, чиновников — не чиновников. Но вот так, конкретно — кто, где, как, чьими руками? Один Господь ведает. Отсюда в городе все та же бедность и безголовье, ибо, когда наконец пришло лето, то вся гадость повылезала из размороженной земли, трупы, значит, гниль, падаль всяческая, и тут же на Иркутск насела зараза. И тут же она выбила очередные тысячи народу, а тех, опять же, некому было по-христиански похоронить или хотя бы сжечь, ведь никакое правительство с самой Оттепели не держит ни Сибирь, ни города — так что мор лишь усилился, и умирали уже следующие, гния по домам и улицам, до тех пор, пока не пришли первые натуральные морозы и на пару месяцев не припечатали эту юдоль болезней и смертей. Только сейчас — все вновь.Господин премьер говорит: Город Мух. Нам здесь гнус тоже досаждает, но там… Тиф, холера, желтуха, чума — чего хочешь выбирай. Потому-то штатовские и не спешат брать Иркутск. А то, что в нем до сих пор попеременно толчется пять вооруженных партий, и таких, и сяких, это уже дело другое.
Я мог себе представить эту картину хаоса и полнейшего безвластия, в последнее время насмотрелся на подобные сцены больше, чем даже Зейцов. Очень часто, трудно было даже сказать, какого политического проекта является сторонником та вооруженная куча народу, идущая по Сибири путем разбоя и убийства, устанавливающая по чудом не сгоревшим селам и городишкам свою какую-то кукольную власть. Оттепельники или ледняки, за или против царского самодержавия — ведь даже этого невозможно было установить. В бой они шли с самыми невообразимыми лозунгами: «За царя и советскую власть!»Замешательство, смута, пестрота правили неслыханные.
Я спросил у Зейцова про Транссибирскую Железную Дорогу; полковник ван дер Хек упоминал мне про конвои под знаком Красного Креста, организованные различными национальными обществами и вывозящие отсюда детей и женщин. Дошло до меня и то, что японцы, честно выполняя договоренности с Пилсудским, спасли через Владивосток целые польские сиротские дома и приюты. Зейцов, по-видимому, из этого вопроса сделал вывод, будто бы и я сам собираюсь выехать отсюда Транссибом. С печальной миной он известил, что от Иркутска, по крайней мере, до Оби, в паре мест на рельсах стоят военные кордоны; в связи с японским наступлением, постоянного соединения с Владивостоком нет. Весьма нерегулярно составы ходят на Нерчинск и Красноярск, но и тут уверенности никакой, поскольку Победоносцев заминировал дорогу на несколько верст и грозит взорвать дорогу к чертовой матери. Новонародники с троцкистами уже дважды вели сражения за Порт Байкал и за байкальский железнодорожный паром.
— Впрочем, каждый день приходит с десяток совершенно противоречивых слухов. У нас тут имеется работающее радио и телеграфный кабель, открытый в восточную сторону. Позавчера говорили, будто бы Хирохито приказал ударить на Пекин. Вчера — будто бы японцы подписали договор с Сун Ят-Сеном. А завтра, наверняка, узнаем, что китайский император подал в отставку. Или же что Америка сражается с японским флотом за Чукотку. Князь Львов приблизительно каждый второй месяц отсылает императору прошение об отставке. Его Величество, Николай Александрович, иногда принимает ее, иногда — нет, иногда приказывает посадить Георгия Евгеньевича под арест, иногда — засыпает орденами умоляет вернуться на должность. В основном же, даже не известно, кто в Петербурге вообще правит. Да и какая разница? Бардак повсюду. Борис Викторович вчера говорил, что товарищи новый приговор на премьера выписали; только в самой ПэЭсЭр уже то ли семь, то ли восемь расколов, прокляли друг друга полностью, сейчас стреляют депутатов и отщепенцев, едва лишь увидав, ведь всякий может быть террористом-самоубийцей в идейных одежках — только бумаге еще более-менее можно доверять. Во вторник мы были с правительством Его Императорского Величества в состоянии «мирных переговоров», а в среду — уже рьяные враги Российской Империи. Башка лопается, господин Бенедикт!
Что Истории, что рису я налопался по самые уши.
Около полуночи меня разбудил звук выстрелов. Их было то ли три, то ли четыре; вполне возможно, что тихие я и проспал. Стреляли вдалеке, эхо катилось через Холодный Николаевск. Я встал перед окном, выбитым в ночь, растянул шторы. Горело с пару десятков огней — с высоты я мог вырисовать на темной перспективе эллипс, определявший давний круг Часовых Башен и полумесяц Иннокентьевского Два. Люди гнездились здесь в развалинах и в том, что осталось от промышленных зданий, в наскоро сколоченных времянках и шалашах, поставленных из материалов, оставшихся после разрушенных домов, запавших в потеплевшую землю. Я подставил ухо: кто-то внизу играл на флейте. Плакал ребенок. Стучала пишущая машинка. Заходилась в лае собака. Все это ночь умножала раз в пять, подавала на черной подушке тишины, один звук, другой, и еще один — экспонаты для уха. Ветер слизал пот с моей кожи; я и не знал, что так сильно вспотел во сне. Мне же вновь снился подземный кошмар. Раз уж люди сходят с ума, если их живьем закапывают под могильной плитой, что уже говорить о несчастном, на века обездвиженном под континентальной плитой? В голову пришла мысль о папиросе, и вот тут вспыхнула первая молния. Так как же? Меня разбудили винтовочные выстрелы — или этот сухой треск молний? Сто тридцать один, сто тридцать два, сто тридцать три… Над Зимним Николаевском прокатился гром. Подуло электрической сыростью. Я раскрыл рот и глотнул пропитанный летней грозой воздух, терпкий озонный коктейль, parfum de Tesla [402] .Второй гром — и ливень. Ветер дождю и не требовался, сама Башня подставилась под него, выгнувшись задом. Я стоял там до тех пор, пока гроза не обмыла меня хорошенько. Потом я уселся посреди пустого зимназового пола и просто пялился на струи, разбивающие тени в тенях, по форме брызг догадываясь о фазе Молотов. Воздух еще сильнее остыл. Тогда я растянулся навзничь на прохладном металле. Это было… приятно.
402
Благовония Теслы (фр.)
Протяжные громы качали колыбель ночи.
— Льда, — шептал я. — Льда!..
Утром ко мне пришел прыщавый помощник секретаря и сообщил, что у господина премьера не найдется для меня времени перед обедом, и, скорее всего, вплоть до самого вечера; мне следует сидеть и ожидать. Поэтому я вышел в Николаевск.
Солнце вернулось во всей своей царственной славе, в золотых и бело-лазурных одеждах, накрыв Сибирь плащом сияния. Лужи, густо искрящиеся в траве и быстро сохнущей грязи, пускали мне в глаз свои насмешливые зайчики. Я вышел из тени Кривой Башни и только тут вспомнил про шляпу. Ко мне подбежал пес, обнюхал, вывалил язык, дружелюбно задышал. Кто-то призывно свистнул ему из гущи подпорок, веревок, сложных зимназовых лесов и всей той инженерной случайности и временности, с помощью которой Зейцов со товарищи спасли Башню Седьмого Часа от падения в размягченную почву. Теперь здесь гнездилось около сотни бездомных — под брезентовыми палатками и неуклюжими конструкциями из металлических листов. Было время кипятить воду в чайниках и мятых самоварах, оттуда доходил запах китайского чая, а вместе с ним — стеклянные побрякивания, тихие молитвы: пожилые армяне славили Господа под воскресшим Солнцем.