Леденцовые туфельки

Харрис Джоанн

— Да, бывает, я хорошо вас понимаю. Ладно, съешьте-ка лучше шоколадку.

И я положила ему на блюдечко трюфель, щедро обвалянный в порошке какао и приготовленный мною по особому рецепту, я отметила его кактусом, символом Шочипилли, бога, дарящего восторг и исступление, а потому весьма полезного, когда нужно развязать кому-то язык.

Но шоколадку он есть не стал и принялся бесцельно вращать ее на блюдечке. Этот жест мне тоже был отчего-то знаком, но я никак не могла вспомнить, откуда я его знаю. Я все надеялась, что Ру начнет говорить, что-то

рассказывать — люди обычно сами начинают разговор со мной, — но его, похоже, совершенно устраивало повисшее между нами молчание; он продолжал играть с несчастным трюфелем и все поглядывал в окно на темнеющую улицу.

— Вы живете в Париже? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Когда как.

Я вопросительно на него посмотрела, но он, похоже, намека не понял.

— И от чего это зависит? — поинтересовалась я.

Он снова пожал плечами.

— Я устаю, если подолгу на одном месте живу.

Я принесла ему еще чашечку шоколада. Его сдержанность, граничащая с угрюмостью, начинала меня раздражать. Он ведь торчит здесь уже добрых полчаса, и если я не утратила профессиональную сноровку, то, как мне кажется, уже должна была бы знать о нем все, что нужно! Однако он по-прежнему сидел передо мною — воплощенная неприятность! — и, похоже, оставался совершенно невосприимчивым ко всем моим уловкам.

Меня охватило все возрастающее нетерпение. Я чувствовала: с этим человеком связано нечто важное, и мне необходимо было узнать, что именно. Я чувствовала это так остро, что у меня по спине поползли мурашки, и все же...

«Думай же, черт побери!»

Река. Браслет. Серебряный амулет в виде кошечки. Нет, не совсем то. Река. Судно. Анук, Розетт...

— Вы даже трюфель не съели, — заметила я. — Знаете, его стоит попробовать. Это одно из наших фирменных изделий.

— Ох, извините.

Он взял трюфель в руки. Знак кактуса — символ бога Шочипилли — призывно светился у него меж пальцами. Он поднес трюфель ко рту, нахмурившись, помедлил секунду — возможно, его смутил чуть кисловатый, острый, лесной запах горького шоколада, исполненный темных соблазнов...

Попробуй.

Испытай меня на вкус.

Познай наслаждение...

И тут, когда он был уже почти моим, за дверями послышались голоса.

Он выронил шоколадку и встал.

Зазвенели колокольчики над дверью. Дверь открылась.

— Вианн, — только и сказал Ру.

Теперь была ее очередь стоять замерев и смотреть на него; кровь медленно отливала у нее от лица, руки она выставила перед собой, словно пытаясь отвратить какое-то столкновение, какое-то ужасное несчастье.

У нее за спиной с ошарашенным видом возвышался Тьерри; он, возможно, уже почуял неладное, но был слишком поглощен собой, чтобы разглядеть очевидное. Рядом с Вианн стояли, держась за руки, Розетт и Анук; Розетт смотрела на Ру с восхищением, а лицо Анук вдруг словно вспыхнуло изнутри...

А сам Ру...

Охватив

взглядом все это сразу — незнакомого мужчину, незнакомую маленькую девочку, испуганное лицо Вианн, кольцо у нее на пальце, — он как бы сник, и я увидела, что цвета его ауры опять побледнели и опали, став похожими на пламя газовой горелки, включенной на самую малую мощность.

— Извините, — сказал он. — Я тут проездом. Ты же знаешь. Мое судно...

А он не привык лгать, подумала я. Его притворно легкий тон казался каким-то вымученным, руки в карманах сами собой сжались в кулаки.

Янна все смотрела на него, и лицо ее не выражало ровным счетом ничего. Ни одного движения, ни одной улыбки — просто безжизненная маска, но я-то видела, какими бурными сполохами сияет ее аура!

Положение спасла Анук.

— Ру! — завопила она.

Ее вопль нарушил затянувшееся напряженное молчание. Янна сделала шаг вперед, и на лице ее появилась улыбка, слегка фальшивая, слегка испуганная, и было в этой улыбке что-то еще, чего я так и не сумела понять.

— Тьерри, это наш старый друг... — Она вспыхнула и сразу очень похорошела, и голос ее зазвенел от радостного возбуждения, вызванного, возможно, встречей со старым знакомым (хотя, судя по цветам ее ауры, дело было совсем не в этом), а глаза засветились ярко и тревожно. — Из Марселя. Его зовут Ру. А это Тьерри, мой...

Непроизнесенное слово повисло меж ними, словно неразорвавшийся снаряд.

— Рад с вами познакомиться... Ру.

Еще один лжец. Инстинктивная неприязнь Тьерри к этому типу — к этому непрошеному гостю — возникла мгновенно и была совершенно иррациональной. Пытаясь ее скрыть, он заговорил с ним с такой чудовищной сердечностью, с какой разговаривает порой с Лораном Пансоном. Его голос был преувеличенно громким и радушным, как у Сайта-Клауса, а чересчур крепкое рукопожатие способно было, по-моему, раздробить кости; уже через несколько секунд он обращался к новому знакомому не иначе как mon pote.

— Значит, вы старый приятель Янны? Но вы, похоже, не имеете отношения к шоколаду?

Ру молча качает головой.

— Да нет, конечно же нет.

Тьерри улыбается, про себя прикидывая: «Если учесть, что этот тип достаточно молод, то не перевесит ли это его качество все то, что могу предложить я сам?» Мгновенная вспышка ревности, однако она постепенно угасает, это можно прочесть по цветам его ауры: серо-голубая нить ревности явственно виднеется на ярком медном фоне самодовольства.

— Выпьете со мной, mon pote?

Ну вот. Я же вам говорила!

— Как насчет пары кружек пивка? Там, чуть дальше, есть одно кафе.

Ру качает головой.

— Спасибо. Мне вполне достаточно шоколада.

Тьерри пожимает плечами, пытаясь скрыть свое веселое презрение. Наливает шоколад — точно любезный хозяин! — но глаз с непрошеного гостя не сводит.

— Итак, чем же вы занимаетесь?

— Ничем, — отвечает Ру.

— Но ведь вы же где-то работаете, верно?

— Работаю, — подтверждает Ру.