Леди Альмина и аббатство Даунтон
Шрифт:
Боевой запал войск, увидевших в перспективе какие-то действия, моментально испарился на яростной жаре. Едва соединения отправились в путь, до Порчи и его подчиненных дошел слух, что накануне триста шестьдесят человек погибли от солнечного удара. Днем стояла палящая жара, ночью леденящий холод, свирепствовали дизентерия, малярия и москитная лихорадка.
Однако верховное командование союзников, как оказалось, приняло правильное решение использовать отлично вымуштрованных людей и лошадей. Одно соединение направилось в глубь пустыни далеко от Евфрата, чтобы отрезать фланг оттоманской армии, а Порчи и его солдаты устроили засаду на дороге в Алеппо, дабы перехватить турецкие силы при отступлении. Все сработало точно так, как и было спланировано, и 50-я оттоманская дивизия потерпела поражение. Но даже при таком успехе с небольшим количеством потерь, если сравнить собственный опыт юноши с бойней во Франции и Бельгии, все было пронизано ужасом. В барханах пустыни Порчи натолкнулся на пещеру, в которой спряталась
Страдания, причиняемые войной, сказывались везде – поток был бесконечен, но Брейнстон-сквер являл собой островок, где их по крайней мере можно было облегчить мастерством, терпением и комфортом. Контраст между выпавшими испытаниями и тем, что мужчины получали благодаря заботам Альмины, был почти нереальным.
Сидней Робертс был послан из Франции в госпиталь Альмины с раздробленной ногой. Писарь, отправивший офицера, сказал, что посылает его в лечебницу леди Карнарвон, потому что «им нравятся интересные хирургические случаи». Потрясенный роскошной беспечностью жизни в госпитале «№ 48», Сидней написал Альмине и поделился тем, что особенно запало в душу. Это был изысканный завтрак в постель, поданный дворецким Альмины, и вежливый вопрос лакея – не просто, хочет ли он почитать газету, но какая именно нужна ему в первую очередь. Как и многие из корреспондентов Альмины, Сидней был явно взбодрен отрядом ирландских сестер милосердия. Большое впечатление произвел также доктор Джонни. Несомненно, он был блестящим врачом, но так никогда и не овладел полностью рентгеновским аппаратом. При первом осмотре Сиднея врач наобум поворачивал различные рукоятки, прежде чем жизнерадостно заявить: «Ну, похоже все это взлетит на воздух! Вы ведь не возражаете, правда?» Хорошо, что Сидней Робертс был склонен к юмору, чего нельзя сказать о некоторых пациентах Альмины, способных воспринять подобный розыгрыш болезненно.
Сиднея выписали к Рождеству 1917 года, и он смог уехать к родителям в Вортинг с загипсованной ногой. Однако не все пациенты Альмины выживали. Сид Бейкер прибыл на Брейнстон-сквер примерно в то же время, что и Сидней Робертс, но все искусство Альмины и уход не могли спасти его. У него остались маленькая дочка и вдова Рут, направившая письменную благодарность леди Карнарвон не только за прекрасный венок, но и за личное участие в похоронах мужа. «Я не в состоянии найти слов, чтобы выразить мою благодарность за Ваше милосердие и доброту».
Самый страшный год завершился. Поля битвы по всему миру были усеяны трупами, а города полнились вдовами, подобными Рут. Кто бы ни выиграл войну официально, казалось, невозможно определить, как будет выглядеть победа. Моральное и физическое истощение были слишком велики, чтобы рассуждать здраво.
В 1918 год Карнарвонам пришлось сосредоточиться на собственных драмах. В середине января эрл провел утро за стрельбой в обществе друга и заканчивал обед в замке, когда его скрутила ужасная боль в области живота. Альмина получила телеграмму на Брейнстон-сквер и, бросив все, помчалась в Хайклир, чтобы доставить мужа в госпиталь, где его немедленно оперировали по поводу аппендицита. Давний коллега Альмины, сэр Беркли Мойнихэн, поспешивший на помощь, после операции сообщил лорду и леди Карнарвон, что, запоздай они на полчаса, эрл мог бы скончаться. Лорд, рассказывая в письме своей сестре Уинифрид о происшедшем, отнес свое выздоровление за счет «мастерства и преданности моей жены».
Удачное спасение эрла омрачила кончина Альфреда де Ротшильда всего три недели спустя. Старик, который с началом войны так и не обрел свою прежнюю joie de vivre [49] , с годами дряхлел все больше. Он скончался 31 января после непродолжительной болезни. Альмина едва успела восстановить душевное спокойствие после того, как муж находился на волосок от смерти. Теперь она была потрясена. Леди Эвелин отправилась в Лондон, едва только услышав это известие, и обнаружила мать безудержно рыдающей у смертного одра Альфреда в Симор-плейс.
49
Радость жизни, жизнелюбие (фр.).
На следующий день Альфреда с большими почестями похоронили в Северном Лондоне на кладбище Объединенной синагоги в пригороде Уиллесден. Его исключительная щедрость и безграничная привязанность к семье обеспечили Альмине завидное положение любимой дочери, осыпанной всеми материальными благами, какие она только могла пожелать. Его потеря стала ужасным ударом, оказавшим глубокое воздействие на дальнейшую жизнь Альмины.
Альмина потеряла отца, едва спася мужа и переживая за сына, воевавшего на Среднем Востоке. Она опять с головой погрузилась в работу – это отвлекало лучше всего. Лорд Карнарвон оставался в Лондоне до марта, выздоравливая после операции и волнуясь за Порчи. Каждый раз, получая наспех написанное письмо от сына, отец бросался в дом Уинифрид за углом, чтобы прочитать его сестре. Карнарвон также нервничал из-за Обри, склонность которого голосовать в парламенте на стороне лейбористов сделала столь непопулярным в Консервативной партии, что он уехал из страны в Италию и Албанию, оставив Мэри справляться с непредвиденными последствиями его отъезда.
С континента поступали только плохие новости. По мнению Центральных держав, пришло время одержать верх, пока войска США не прибыли во Францию в достаточном количестве, чтобы обеспечить победу союзников. Генерал Людендорф запланировал весеннее наступление на Западном фронте и бросил в битву все последние силы. Были подготовлены семьсот пятьдесят тысяч человек, и 21 марта огромное количество артиллерийских снарядов ударило по английским позициям. Немецкая армия продвинулась на сорок километров, и англичане отступили к Амьену, отходя по полям Соммы, которые отвоевывали по дюйму в течение предыдущих трех лет. Только когда вновь сыграл свою роль характер местности и немецкая артиллерия увязла в грязи, наступление замедлилось. Английские подкрепления были отправлены в Амьен в двухэтажных красных автобусах, и обе армии остановились, чтобы оценить обстановку.
Это оказалось самым большим продвижением с 1914 года, но стало также концом господства фельдмаршала Хейга. Он был подчинен выдающемуся французскому генералу Фердинанду Фошу, а 26 марта генерала Фоша назначили главнокомандующим всеми союзными силами.
Немцы все еще продвигались, и 13 апреля Хейг поставил войска в известность, что «они приперты к стенке», призывая всех – до последнего солдата – «сражаться до конца». Каждый молился, чтобы армия США под командованием генерала Першинга вовремя развернулась, обеспечив силам союзников поддержку, в которой они столь отчаянно нуждались. Немцы потеряли по меньшей мере сто десять тысяч человек в битве при Лисе, а союзники даже больше. Но к концу апреля стало ясно, что силы немцев слишком растянуты и плохо снабжались. Англичане, невзирая на потерю земли, которую защищали годами, фактически уступили чуть больше грязевого болота. К 29 апреля грандиозное продвижение немцев вновь было остановлено. Чувствовалось, что исход войны непредсказуем из-за примерного равенства сил. Обе армии собрали всю свою мощь, призвали дополнительные резервы, и Людендорф решительно двинулся на французов к северу от Парижа, вдоль Эны, захватив их врасплох. Немецкая армия достигла реки Марны, и вдали уже виднелся Париж. Император Вильгельм воодушевился – немцы считали, что победа близка. Это воодушевление продержалось недолго.
Битва при Шато-Тьерри 18 июля стала одним из самых ожесточенных сражений на этой войне. Но теперь прибыли американские экспедиционные силы: сотни тысяч здоровых, хорошо отдохнувших мужчин. Это стало поворотным пунктом. Американские пулеметчики сражались бок о бок с французскими колониальными войсками из Сенегала и отогнали немцев. Наконец-то союзники перехватили инициативу.
Лето 1918 года принесло серию стратегических побед, но люди продолжали погибать, и госпиталь на Брейнстон-сквер был забит до предела. Майор Оливер Хопкинсон из полка Сифорд Хайлендерз был ранен в 1918 году во Франции в третий раз и, к своему облегчению, достаточно серьезно для эвакуации домой. Он умолял, чтобы его вернули в госпиталь леди Карнарвон. «Если бы Вы знали, какое значение это имело для меня в последний раз, когда я отправился во Францию, не сомневаясь, что, если буду ранен вновь, должен иметь шанс находиться под Вашей особой заботой…» – сообщал он Альмине, когда его выписали из госпиталя.
Альмина завязала тесную дружбу с некоторыми из возвратившихся мужчин и пригласила их в Хайклир, чтобы они завершили там свое выздоровление. Кеннет Харборд служил в Королевском военно-воздушном корпусе и в 1916 году провел месяц на Брейнстон-сквер. Выжившим английским летчикам невероятно везло в Первой мировой войне, ибо их в отличие от немецких противников не снабжали парашютами. Если самолет получал повреждение, им оставалось лишь успешно посадить его. Многие из пилотов пострадали от ужасных ожогов, поскольку самолеты загорались при падении, а люди не могли выпрыгнуть с парашютом. Кеннет Харборд пережил этот ужасный выбор Хобсона [50] не единожды. Он попросил вернуть его в строй после первой аварийной посадки и выздоровления, но его опять сбили, и к концу 1917 года летчик вернулся в госпиталь Альмины. Он вновь поправился, и Альмина, на которую произвела глубокое впечатление его храбрость, пригласила его провести уик-энд с лордом Карнарвоном в Хайклире.
50
«Выбор Хобсона» – безальтернативный выбор, выбор только с одним вариантом, т. е. его либо принимаешь, либо от него отказываешься. Ставшее крылатым выражение в английском языке пошло от названия театральной комедии (успешно экранизированной в 1954 году) «Выбор Хобсона» Гарольда Бригхауса, написанной и поставленной в 1915 году.