Леди Элизабет
Шрифт:
— Кэт, у меня ужасно болит живот, — страдальчески проговорила она, чуть пошатнувшись. — Ох, мочи нет.
Она продолжала вздыхать, когда узрела приближавшуюся королевскую процессию, и с тихим стоном присела в реверансе у дверей часовни.
— Доброе утро, сестра, — приветствовала Мария, поднимая ее. — Надеюсь, сегодня тебе получше?
— Нет, мадам, — простонала Элизабет. — Я больна.
Марию переполнял пафос.
— Тебе полегчает, когда молитва укрепит твою душу, — коротко бросила она и вплыла в часовню.
Отчаянно хватаясь
— Пожалуйста, потрите мне живот, Сьюзен, — простонала она.
Миссис Кларенсье яростно взглянула на нее, прекрасно зная, какую игру та ведет.
— Сударыня, нужно занять места — месса сейчас начнется, — прошипела она, отступая и пропуская Элизабет.
Не видя пути к отходу, Элизабет медленно прошла на свое место, нарочно теребя висевшую на поясе золотую книжечку с молитвой ее брата Эдуарда и молясь, чтобы жест этот стал знаком ее верности своей религии.
На исповеди она, разумеется, не была и потому не могла принять хлеб и вино, а когда вознесли Дары, она закрыла глаза и склонила голову, словно молясь. Но этого вполне хватило, чтобы удовлетворить королеву, которая тепло обняла ее после мессы и подарила дорогой бриллиант, рубиновую брошь и коралловые четки. Последние Элизабет убрала в ящик, решив никогда не носить. Не явилась она и на следующую воскресную мессу.
— Она притворяется, мадам, чтобы ей легче было вести свою игру! — прогремел лорд-канцлер Гардинер.
— Наконец-то она показала свое истинное лицо, — добавил Ренар. — Мадам, вы пригрели змею на груди, и я вас предупреждал!
Мария послала за Элизабет.
— Молю тебя, сестра, ответить честно, — воззвала королева. — Веришь ли ты в то, во что всегда веровали католики, — что в момент освящения Святые Дары превращаются в настоящие плоть и кровь Господа нашего?
Элизабет побледнела и судорожно сглотнула, зная, что Гардинер и Ренар наблюдают за ней, подобно коршунам, готовым наброситься на добычу, и понимая, какая опасность грозит ей при неверном ответе. Требовалось любой ценой сохранить расположение Марии — слишком многое было поставлено на карту.
— Мадам, я действительно заблуждалась, — тихо проговорила она, — и я собиралась публично заявить, что посетила мессу, поскольку так велела мне совесть, и я пошла туда по собственной воле.
Мария улыбнулась и порывисто обняла сестру.
— Твои слова греют мне душу, — молвила она. — Да ты вся дрожишь! Успокойся, сестра. Все хорошо.
— Я боялась, что ваше величество были мной недовольны, — ответила Элизабет.
— Уже нет, — тепло сказала Мария.
Ренар с трудом сдерживал гнев, провожая Элизабет взглядом.
— Она всех нас обманывает, — сказал он королеве. — Она уклонилась от прямого ответа на ваш вопрос.
— Она лжет, говоря, будто обратилась в истинную веру! — прорычал Гардинер.
Мария в замешательстве посмотрела на обоих:
— Вы
— Боюсь, что да, мадам, — ответил Ренар. — Она лицемерит. Вчера она ничего не знает о католической вере, а сегодня вдруг осознает, что заблуждалась. Она умна, но не настолько. Прошу прощения, ваше величество, но вы слишком доверчивы и готовы безоговорочно верить каждому.
Епископ Гардинер одобрительно хмыкнул.
— Меня беспокоит, что, если я умру до рождения сына, мой трон перейдет к той, чья вера внушает столько подозрений, — медленно проговорила Мария, снова вертя перстни на пальцах. — Да, я возьму слишком тяжкое бремя на душу, позволив Элизабет унаследовать трон, — если вы правы и она посещает мессу только из лицемерия. Это стало бы позором для моего королевства.
Она опустилась в кресло, вновь мучимая прежними сомнениями насчет Элизабет.
— В конце концов, вы наверняка наслышаны о доброй славе ее матери, — с иронией заметила она. — И о понесенном ею справедливом наказании.
— Дочь слишком многое унаследовала от этой леди, чтобы стать достойной королевой, — изрек Гардинер. — Признаться, я сам однажды поддался внешнему обаянию ее матери, но вовремя одумался.
Но Мария не слушала, сражаясь с тревожными мыслями, мучившими ее уже много лет, а в последнее время ставшими причиной многих бессонных ночей. И вдруг она поняла, что больше сдерживаться не может.
— Должна вам сказать — я сомневаюсь, что она дочь моего отца, — выпалила она, удивляясь самой себе, поскольку за всю свою жизнь никому и никогда об этом не говорила.
Гардинер и Ренар изумленно взглянули на нее.
— Выслушайте меня, — сказала она, чуть задыхаясь от собственной откровенности. — Много лет назад, после казни любовницы короля, до меня дошли слухи, будто Элизабет похожа на Марка Смитона, игрока на лютне, которого обвинили в преступных сношениях с этой женщиной. Многие отмечали, что у девочки его лицо. И если это правда, то она мне вообще не сестра, а тем более не законная наследница престола.
— Эти слухи доходили и до меня, но, боюсь, это сущий вздор, — пожал плечами епископ. — Я видел этого глупца Смитона и не заметил никакого сходства. И она действительно похожа на покойного отца вашего величества — разве нет?
— Я была бы рада это увидеть, — отозвалась Мария.
— Отцовство невозможно ни доказать, ни опровергнуть, так что советую вам не идти этим путем, мадам, — вмешался Ренар. — Я никогда не видел ни короля Генриха, ни Смитона и ничего не могу сказать по этому поводу, но ваши сомнения опираются на слухи. Нет никаких доказательств, на основании которых можно было бы лишить ее права на трон.
— Вот это-то меня и тревожит, — подхватила Мария. — Хотя и не развеивает моих сомнений.
— Будет лучше, — деловито заявил Гардинер, — если ваше величество как можно скорее выйдет замуж и родит наследника. Кортни давно к этому готов, так чего же вы ждете, мадам?