Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
– Погоди, - Марья обняла ее. – Не спеши, мы еще не до конца разобрались. То есть, если мужчина… кажется опасным, он умирает?
– Многое зависит от того, что это за человек. И каковы на самом деле его намерения. Одного лишь надо толкнуть на путь безумия, а другой пройдет по этому пути, не заметив странного. Один хрупок, что сосуд из дурной глины, другой напротив телесно силен. Сила… к сожалению, сколь я ни искал, не сумел найти ни одной работы, которая бы раскрывала суть сего явления.
Константин Львович взял супругу за руку
– Однако очевидно, что дар этот весьма своеволен.
– Матушкин союз благословили духи. И дар подчинился силе шамана, но… видать не полностью, ибо погиб мой отец, пусть и на войне, но вовсе не от французской пули. Сколь знаю, ему случилось встретить женщину, перед которой сердце его не устояло. А может, узнав о разорении дома, он счел себя свободным от произнесенной некогда клятвы? Главное, что он сделал этой женщине предложение, которое она приняла. Отец об этом упомянул в дневнике, как и о том, что теперь-то он, наконец, свободен… он и умер-то, полагая себя свободным. Уснул и не проснулся.
– Просто совпадение, - мягко произнес Константин Львович. – В том нет твоей вины.
– И ничьей, - Алтана Александровна тихо вздохнула. – Жизни братьев моих унесла война. Я же… я все-таки поддалась на уговоры, и то не себя ради…
– И это было разумным решением. Дети должны появляться на свет в законном браке, - проворчал Константин Львович. – Тем паче, что матушка твоя…
– Она говорила, что, коль ты принимаешь другого человека сутью своей, как себя самое, то и дар его принимает. И духи радуются. И степь благословляет своих детей…
– То есть, просто надо принять?
– Полагаю, речь идет о любви, - сказал Константин Львович. – Одно время я честно пытался разобраться, но… все слишком запутано. И дети степей не спешат делиться знанием.
– Сложно и… и как мне знать, не убью ли я человека лишь потому, что… недостаточно его люблю?
– Деточка, - Константин Львович посмотрел на Василису снисходительно. – Невозможно любить достаточно. Все просто. Ты или любишь, или нет. А там оно будет, как будет.
Он вновь поцеловал пальцы супруги, а та посмотрела так, что… сердце у Василисы замерло. Ах, если бы кто-нибудь когда-нибудь смотрел так на нее, и если бы она была уверена, что во взгляде, что в этом человеке.
В гостиную же заглянула Ляля и, подойдя к Василисе, – ступала она бочком, явно стесняясь того, что вынуждена была потревожить хозяйку, протянула конверт.
– Велели передать княжне, - шепотом сказала Ляля. – Срочно…
Конверт был белым, слегка неровным и каким-то мятым. На бумаге проступили красные пятна, и вид их донельзя встревожил Василису.
Не только ее.
Марья молча протянула руку. И Василиса передала конверт ей.
Бумага разорвалась с каким-то на диво неприятным хрустом, и из конверта выпала тонкая цепочка с крестиком, а еще сложенный вдвое листок.
Цепочку Марья успела подхватить, глянула на крестик и
– Вернется живым… не знаю, что с ним сделаю, - сказала она. И прочитав послание, передала его Василисе.
Бумага пахла духами.
Донельзя знакомыми духами, легкими и цветочными, и запах этот никак не увязывался с написанным.
«Хотите застать супруга живым? Езжайте на конюшни. И сестрицу прихватите. Ей тоже будет интересно».
Интересно?
А пятна выходит…
– Позволите? – Константин Львович взял конверт и листок, и хмыкнул, поскреб ближайшее пятно ногтиком, а после сказал: - Соус это…
– Крестик его. Я… сама зачаровывала.
– Что ж, не сомневаюсь.
– Прошу прощения, - Марья надела цепочку и крестик убрала под платье. – Но мне пора…
– Нам, - поправила Василиса.
– Ты… тебе опасно!
– А тебе не опасно, - Василиса пожала плечами. И почему-то подумалось, что там, на конюшнях, Вещерский будет не один. Ладислав вот тоже из дома уехал, и Демьяна наверняка прихватили, и потому она, Василиса, злилась.
Странно вот.
Ей бы волноваться, переживать за родича. И за Демьяна тоже можно переживать, потому что все равно ведь он не чужой. А она, Василиса, злится.
Маги.
Огневик первого уровня, способный при желании город пламенем окутать, ладно, если не целый, то всяко половину. И некромант с ним. И Демьян со странным его даром. И все-то многоопытные, умные, а…
– Всем опасно, - согласился Константин Львович. – Дорогая…
– Даже не надейся, - Алтана Александровна ответила преочаровательнейшей улыбкой, не оставлявшей сомнений, что уж она-то точно в доме не останется.
– Извините, - Марья коротко поклонилась и вышла. – Что-то подсказывает, что наряд стоит сменить.
И спешить.
Теперь Василиса вдруг испугалась. Не за Марью и не за Вещерского, которого убить не так-то просто, но… за человека, еще недавно незнакомого, вошедшего в жизнь Василисы по случайности, и теперь она вдруг явственно осознала, что не желает, чтобы он из этой жизни уходил. Страх заставил сердце колотиться. Руки сделались вдруг слабы, а ладони – мокры.
И Василиса вытерла их о юбки.
– Она права, - мягко произнесла Алтана Александровна. – Переодеться стоит. Уж поверьте моему опыту, в юбках крайне неудобно воевать…
Воевать…
Василиса никогда не воевала. Да ей и возразить-то другому человеку было сложно, ибо всегда в душе возникали сомнения, может, это она, Василиса, не права, может, не понимает чего-то важного, или просто… а тут воевать.
Куда?
И с кем?
Но она послушно вышла, ухватившись за спасительную мысль. И поднялась к себе, где ждала уже Ляля, которая глядела виновато, хотя уж какая за ней-то вина?
А что надевают на войну?
Всяко не легкие платьица, отделанные кружевами, до того легкомысленные, что у Василисы никогда не хватало духу их примерить.