Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
– Я и навел, как умел, матушка… а он сказал, что вы от меня избавиться желаете, - поспешил наябедничать Аполлон, и как-то получилось совсем уж по-детски. – А еще он с ними говорил! И рассказывал! И в шкатулку лез… косточки видел!
– Трогал? – поинтересовалась Ефимия Гавриловна.
– Нет, - Сенька покачал головой и подобрался.
А ведь боится.
Он, честный вор, не раз маравший руки кровью, действительно боится этой тихой немолодой уже женщины, которая просто сидит и смотрит.
И оружия при ней нет.
Разве
– И правильно… если трогать всякое, этак и рук лишиться недолго, - вздохнула она. – А ты, друг, не беспокойся… как я от тебя избавиться могу? Без тебя в нашем деле никак не обойтись.
Теперь ее голос звучал мягко, ласково.
И вправду матушка, что с сыном своим беседует, успокаивая. Протянув руку, она даже погладила склоненную голову Аполлона.
– У нас с тобой есть куда таланты приложить… скоро княжна Радковская-Кевич лишится, что сестры, что мужа ее… здоровьицем с переживаний ослабнет. И надо будет поддержать несчастную. Справишься?
– Конечно, матушка… я не подведу…
– Не подведи, не подведи… - кивнула Ефимия Гавриловна и обратила свой взгляд на княжича. Усмехнулась этак, показывая, что видит его, Вещерского, как он есть, со всеми сомнениями, с хитростями, которые не помогут. – Самоуверенность не одного человека сгубила. И мне право слово жаль, княже, что и вас придется… но, видать, судьба такая.
Она тяжко вздохнула, и покатые плечи опустились, шея же вытянулась совершенно по-гусиному, стали видны, что жилы на этой шее, что неровные полосы загару, что зоб, выдававшийся вперед этаким мешком.
– Как вы в это вляпались? – поинтересовался Вещерский, а Ефимия Гавриловна лишь рукой махнула.
– Это из-за дочери, я так думаю, - Демьян устал молчать. – Она на вас ничуть-то не похожа… в отца пошла, верно?
– И кто у нас отец? – осведомился Вещерский.
– Адольф Азонский. Он же Серп.
– Надо же… сообразительный, - нижняя челюсть Ефимии Гавриловны выдвинулась, а на лице появилось премрачное выражение. – Но и ладно… так оно даже лучше будет.
Она кивнула, соглашаясь со сказанным.
– Определенно лучше…
– Когда вы его встретили? – Демьян попытался ухватить взгляд мутноватых больных глаз. – Вы тогда уже были замужем? Но неудачно, верно? Ваш супруг оказался вовсе не тем человеком, с которым следовало связывать жизнь…
– Ишь ты… красиво поешь, - согласилась Ефимия Гавриловна. – Сволочью он был. Первостатеннейшей. Но разве сироте есть из чего выбирать? Особенно, если до того совсем иное предлагали, да… все больше в содержанки. А он замуж… я и пошла… как же - купец… надоело копейки считать.
Из ридикюля появился платочек, в который Ефимия Гавриловна громко высморкалась.
–
– Вы его убили? – спросил Вещерский, разглядывая женщину с немалым интересом.
– А если и так, то что? – Ефимия Гавриловна платок убрала. – Скотиной был… чем дальше, тем хуже… играл, проигрывался, а я виноватая… и ладно бы только меня, но…
Она прикусила губу.
– Вы были в положении, - Демьян вдруг ясно и четко увидел историю чужой искалеченной жизни. – И вовсе не от мужа. Вы завели любовника, верно, сперва желая просто отомстить за обиду.
– Да не месть… просто… он все орал, что я потаскуха, хотя никогда-то не позволяла себе не то, что заговорить, глянуть на кого другого. А после уж решила, что пускай за дело, пускай… он хорошим был, мой Долюшка, добрым… он жалел меня. Когда же…
– Вы сразу поняли, что ребенок, скорее всего, не будет похож на супруга, верно?
– У него французска была. Вылечить вылечили, а вот детей сказали, что не будет… он бы, узнай, что я непраздна, забил бы. Так что… пришлось решать проблему.
Она грузно повернулась к Сеньке и велела:
– Иди экипаж готовь.
– Но… как вы…
– Справлюсь, чай не впервой. Да и княжич бузить не станет, он у нас ответственный. Не захочет, небось, чтоб в Гезлёве бонба случилась. А то ж людишки пострадают… оно нехорошо, когда людишки страдают. Верно, княже? Они-то к нашим делам непричастные…
Бомба?
Врет? Или… бомбы были, а с нее, безумицы, станется использовать бомбы, и вовсе не для того, чтобы Вещерского удержать. Хотя и для того сгодятся.
– А пукалку свою сюда подай, - велела Ефимия Гавриловна.
– Подай, говорю!
Сенька молча протянул пистоль.
– Ты же, голубчик, сейчас письмецо отнесешь… сам отнеси, - искомое письмецо, несколько помятое, появилось из ридикюля. – Вот во Вдовий дом. Скажи, что княжне Вещерской… хотя погодь…
Она указала оттопыренным мизинцем на Вещерского.
– Сними с него цацку какую…
Аполлон, получивший поручение, придвинулся к княжичу бочком, тот же поднял руки, сунул под воротничок и вытянул цепочку с крестиком.
– Не порви и не потеряй, - велел строго, цепочку эту протянувши. И разом потеряв интерес к человечку ничтожному, каким и был Аполлон, обратился к купчихе.
– И что вам от моей жены надобно?
– Деньги. Иди, Полечка, иди… и на конюшни возвертайся, ясно?
Аполлон письмо, в которое крестик сунули, взял осторожно, словно ожидая подвоха от этого вот клочка бумаги. Но принял. И поклонился. И попятился, не сводя взгляда с Ефимии Гавриловны.
– Не убивала я его… ясно же ж было, что коли вдруг, то вдову и обвиноватят. Небось сродственников у него много и всем хочется от чужого куска хоть крошечку урвать. Нет… Долечка помог… он любил меня.