Леди не движется – 2
Шрифт:
— Никто никому ничего не должен. Ни ты мне, ни я тебе. Макс, не стоит устраивать скандал. Это вульгарно. В конце концов, это я тебя застукала, а не ты меня.
— Это был просто секс.
— Да хоть сложно секс. Макс, это не имеет значения. Сейчас приедет машина, я поеду домой, а ты продолжишь заниматься просто сексом.
— В какой еще дом? Делла, твой дом там, где я!
— Нет, — я засмеялась, — мой дом там, где я могу его защитить. В том числе и от хищниц, которые считают, что тоже имеют право на мое счастье.
Макс демонстративно застонал:
— О-о! Делла,
— Когда мужчина взывает к женскому уму, он рассчитывает на женскую глупость и тщеславие. На то, что женщина не устроит сцену, простит, поймет и так далее. Она же умная. Умный человек не должен опускаться до бытовых разборок. Умный человек не должен придавать значение всякой ерунде. Именно поэтому женщины, которых мужчины считают умными, и остаются у разбитого корыта. Потому что они всегда уступают — из боязни потерять мужчину или поддавшись на лесть. Ну кому же не станет приятно, если его назовут умным? Увы, Макс, с мужской точки зрения я дура. И пока мы с тобой не обзавелись корытом, которому суждено разбиться, я уйду.
— Делла, — Макс схватил меня за руку, — остановись. Пойми — это же действительно ничего не значит. Тебя неправильно воспитали. Ты хоть у Маккинби своего спроси, он подтвердит: секс — ничто. Он ни к чему не обязывает. Ты не можешь просто взять и выбросить все, что нас связывает, из-за паршивого секса…
— Ты же выбросил! — перебила я. — Из-за паршивого секса, без которого, хоть он и ничто, ты обойтись не можешь. Удачно покувыркаться, — я кивнула, высвободила руку и ушла.
Макс не стал догонять меня.
Впрочем, ничего другого я и не ожидала.
Я вошла в дом с веранды. Сняла туфли и босиком, беззвучно, прошла на кухню. Налила себе стакан молока. Мое детство прошло на ранчо, и молоко я возненавидела к двенадцати годам. Но после армии мне почему-то раз в полгода хочется его — да так, что от одной мысли слюнки текут.
Краем глаза я уловила движение, вздрогнула, подняла голову. В дверях стоял Август.
— Чего не спишь? — спросила я.
Вместо ответа Август вынул из шкафа блюдо, прикрытое полотенцем, и включил чайник. Я приподняла ткань — на блюде красовались шесть румяных ватрушек.
— У миссис Кавендиш новая услуга — доставка, — объяснил Август.
— Чудесно. А то свои пончики я забыла у Макса.
Август поставил передо мной чашечку. Я увидела в чае листик мяты и удивилась:
— Ты знаешь, какой чай я люблю?
— Ты же знаешь, какую я люблю кашу. Бренди?
— Пожалуй. Вместо снотворного.
— Вместо снотворного отлично подойдут ватрушки, — заверил Август. — А бренди — чтобы очнуться.
— Да я в порядке.
— У тебя нет интонаций в голосе. Это — не порядок.
Август принес мне бокал. Правильный бокал с правильным бренди в правильном количестве. Я выпила.
— Август, ты наш временный контракт уже зарегистрировал?
— Нет.
— Если хочешь, можем переоформить на обычный, годовой.
— Хочу.
— Ты не спрашиваешь, в чем дело.
— Я знал.
— И не сказал мне?
Август вздохнул.
— Видишь
— Ну да. Это же просто секс, не стоит придавать ему значения. Ты же не придаешь. Макс поставил тебя в пример, кстати.
Август поморщился:
— Секс не имеет значения, только когда нет отношений. Он все время слышит первую часть фразы и забывает про вторую. И про то, что обязательства накладывают не сексуальные связи, а чувства. В его случае секс имеет значение — потому что у него есть обязательства перед тобой.
— Я просто ушла.
— Правильно сделала. Нельзя прощать того, кто не раскаивается.
— Как ты узнал?
— Когда пришла информация, что его чип тоже подделан, я обратился в агентство и нанял детективов. Макс мой клиент, и я обязан позаботиться, чтобы у него было алиби буквально на каждую секунду. Он ездил к Лиане Серви без тебя. Хотел узнать побольше про Хенту Ахири. Вечером он снова подъехал к салону, оттуда выскочила Долли и уселась к нему в машину. Ночевала она у него. Сегодня — пятый или шестой раз. Я не стал тебе говорить… потому что не стал.
— Что же, — с грустью усмехнулась я. — Не судьба мне стать княгиней Сонно.
— Не жалей. Может быть, тебе суждено что-то лучшее.
— Да. К сорока годам скопить денег, усыновить пару сирот и остаток жизни прожить на дедовском ранчо.
— Почему усыновить?
— Потому что должен же кто-то усыновлять сирот.
— Делла… — Август сделал такое движение, словно хотел погладить меня по руке, но, конечно, не погладил. Это было бы чересчур. — Если тебе надо выговориться или даже поплакать — я тебя послушаю.
— Да нет. Лучше еще глоток бренди, ватрушку и спать. Про то, что Даймона убили, ты уже знаешь?
— Да, Моррис звонил.
— Удивительно. Он ненавидит беседы по голосовой связи. Скорее уж напишет.
— Я тоже. Поэтому вхожу в число тех немногих, кому он звонит часто.
— И что думаешь?
— Ты там была, видела.
— Я видела изувеченный труп.
— А я вообще ничего не видел. Подробно можешь рассказать завтра, думаю, срочного уже ничего нет.
Я не стала пить еще бренди, и в мой усталый желудок поместилась только половинка ватрушки. Вторую я взяла с собой и пошла к вольеру, где жил Брюс. Открыла, выпустила щенка. Скормила ему с руки остатки ватрушки и повела в дом. Поставила будильник на полчаса раньше, чем обычно, — чтобы успеть вывести щенка из дома до того, как Август проснется и пойдет в тренажерку. Я скрывала от него, что частенько беру собаку в постель. Опять будет ворчать, что я неправильно воспитываю кобеля.
Брюс, виляя хвостом, уверенно и умело залез на кровать, устроился на «своей» половине. Я легла, он толкнул меня носом, потом — лапой.
— Эй, не время для игры, — скомандовала я. — Спи давай.
Брюс закрыл один глаз, потом второй, вздохнул и через минуту засопел. Я погладила его густую гриву, улыбнулась.
Нет лучшего снотворного, чем теплый щенок под боком.
— Август, Князев сделал чипы на имена Джона Смита и Джейкоба Бирмы, но не делал на имя Келвина Костелло, я права?