Леди-призрак
Шрифт:
Детектив не предпринял никаких действий, что само по себе было странно, даже никому не сообщил.
В комнате двигался только он — Ломбард сидел неподвижно — и еще поднималась тонкая струйка дыма от сигареты. Может быть, поэтому она и привлекла его внимание. Берджесс подошел поближе, взял сигарету в руки. На ней еще сохранился фильтр, примерно в дюйм длиной. Он пробормотал себе под нос что-то вроде:
— Должно быть, это случилось, когда мы уже приехали сюда.
Затем он сделал следующее: достал сигарету из своей пачки и, держа обе в одной руке, сложил вместе, вплотную друг к другу, так что их кончики оказались на одном уровне. Потом
После этого он сунул свою сигарету в рот, зажег ее и сделал одну короткую затяжку, чтобы раскурить. Затем он осторожно положил сигарету в ту самую выемку, где лежал окурок, оставил ее там и посмотрел на часы.
— Зачем вы это делаете? — спросил Ломбард бесцветным голосом человека, которого уже ничто на свете не интересует.
— Просто доморощенный способ определить, как давно это случилось. Я не знаю, насколько на него можно положиться, с одинаковой ли скоростью сгорают две любые сигареты. Надо спросить у наших парней.
Он подошел, внимательно посмотрел на сигарету и опять отошел. Во второй раз он подошел, взял ее в руки и посмотрел на свет, как на термометр, взглянул на часы, затушил ее и выбросил — больше она ему была не нужна.
— Женщина упала из окна ровно за три минуты до того, как мы вошли сюда. Это учитывая, что я целую минуту стоял у окна и смотрел вниз, прежде чем войти в комнату и проделать этот эксперимент. И я исхожу из предположения, что она сама сделала всего одну затяжку. Если она успела выкурить больше, то интервал еще сокращается.
— Может, сигареты «Кинг-сайз», — заметил Ломбард из своего угла.
— Нет, «Лаки», на оставшемся конце вполне можно разобрать марку. Думаете, я стал бы терять время, если бы не знал этого заранее?
Ломбард не ответил, опять погрузившись в свои мысли.
— Это заставляет меня думать, что именно наш звонок снизу, через переговорное устройство, убил ее, — продолжал Берджесс. — Она испугалась и, по-видимому, оступилась около окна, что и стоило ей жизни. История лежит на поверхности, не надо и объяснять. Она подошла к окну и стояла там, глядя на улицу и дыша ночным воздухом, возможно, она была в приподнятом настроении, строила планы, и вдруг раздается звонок снизу. И она сделала что-то не то. Может быть, слишком быстро обернулась или резко наклонилась не в ту сторону. А может быть, виноваты туфли. Вот эта туфелька выглядит несколько кривоватой, неустойчивой от долгой носки. Так или иначе, коврик поехал по натертому полу. А так как она стояла на коврике одной или обеими ногами, то тоже заскользила вместе с ним. Туфля слетела с ноги, женщина потеряла равновесие и качнулась назад. Если бы она не стояла так близко от открытого окна, ничего бы не случилось. Чуть дальше — и она просто самым забавным образом хлопнулась бы на пол, а здесь кончилось тем, что она перекувырнулась назад и, выпав из окна, разбилась насмерть.
Затем сыщик сказал:
— Но чего я не могу понять — так это фокуса с адресом. Что это было — шутка? Как она вела себя, вы ведь говорили с ней?
— Да нет, она не шутила, — ответил Ломбард. — Она очень серьезно относилась к деньгам, это было видно.
— Я бы понял, если бы она дала вам неправильный адрес, но такой, чтобы поездка туда заняла много времени. Тогда она успела бы получить деньги по чеку. Но этот дом всего за несколько кварталов отсюда — она должна была понимать, что вы вернетесь не через пять, так через десять минут. Какой в этом смысл?
— Разве только она надеялась получить больше от той леди, которую мы разыскиваем. Больше, чем я предложил. За то, что она предупредит подругу по секрету. Поэтому она просто хотела удалить меня на некоторое время, чтобы успеть с ней связаться.
Берджесс покачал головой — объяснение показалось ему неудовлетворительным, и он опять повторил то, что сказал в самом начале:
— Ничего не понимаю.
Ломбард не дожидался ответа. Он отвернулся и равнодушно направился куда-то в сторону запинающейся, как у пьяного, походкой. Его собеседник с любопытством следил за ним. Казалось, он полностью потерял интерес ко всему происходящему, совсем упал духом. Он подошел к стене и на минуту прислонился, обмякнув, словно человек, которого посетило слишком много разочарований, который наконец признал свое поражение и готов сдаться.
Затем, прежде чем Берджесс понял его намерение, он отвел руку назад, размахнулся и изо всех сил стукнул неподатливую поверхность, словно перед ним был враг.
— Эй, что за глупости! — остолбенев от неожиданности, закричал Берджесс. — Вы что, хотите сломать руку? Что вам сделали стены?
Ломбард скорчился и затряс рукой, как будто пытаясь закрыть бутылку завинчивающейся пробкой, лицо его исказилось, но больше от бессильного гнева, чем от боли. Прижимая к груди ноющую руку, он ответил глухим голосом:
— Они знают! Только они в этой комнате и знают — и я не могу заставить их говорить!
Глава 20
Виски, которое он выпил в последнюю минуту, сойдя с поезда около тюрьмы, ничуть не помогло. Да и как оно могло помочь? Чем ему могли бы помочь даже десять стаканов виски? Факты нельзя изменить. Плохие новости нельзя превратить в хорошие. Обреченность нельзя заменить надеждой.
Ломбард, с трудом переставляя ноги, тащился по дороге, ведущей к группе мрачных построек, видневшейся впереди. Одна мысль не оставляла его: «Как сказать человеку, что он должен умереть? Как сказать ему, что надежды больше нет, что погас ее последний луч?» Он не знал, и теперь ему предстояло узнать это на собственном опыте. Он даже засомневался, а не будет ли гуманнее совсем не приходить к нему, избежать бесполезной последней встречи.
Ломбард знал, что это будет ужасно. Его уже заранее бросало в дрожь. Но он должен идти, он не мог позволить себе струсить. Он не мог оставить Хендерсона в мучительной неизвестности еще на три кошмарных дня, не мог допустить, чтобы в пятницу вечером его друга вывели из камеры, а он бы всю дорогу буквально оглядывался через плечо, до последней минуты ожидая отмены приговора, которого уже никто никогда не отменит.
Нетвердой походкой он поднялся вслед за охранником на второй ярус, медленно провел тыльной стороной ладони по губам.
«Ну и напьюсь же я сегодня вечером, когда уйду отсюда! — горько пообещал он себе самому. — Напьюсь, и пусть меня привезут с алкогольным отравлением в какую-нибудь больницу и продержат там до тех пор, пока все не будет кончено!»
В коридоре охранник остановился. Он вошел в камеру, и ему показалось, будто он слышит музыку. Похоронную музыку.
Это уже была казнь. Бескровная, белая казнь за три дня до исполнения приговора. Гибель всех надежд.
Гулкие шаги охранника замерли вдали. Теперь тишина казалась ужасной. Ни тот, ни другой не смогли долго выносить ее.