Леди-призрак
Шрифт:
Издалека, с некоторого расстояния, она казалась моложе, чем вблизи. Наверное, потому, что лишь фигура осталась стройной, а все остальное поблекло. Она выглядела изможденной, почти такой же изможденной, как поденщица, что приходила перед ней. Хотя это была изможденность другого рода.
Он ощутил легкое покалывание чуть пониже затылка, так что пушок на шее вдруг зашевелился. Он старался не смотреть на девушку слишком ясно; оглядев ее одним быстрым, все подмечающим взглядом, он уставился вниз, так что она вряд ли заметила перемену в его лице.
Общее впечатление складывалось такое: должно
По-видимому, был еще и третий фактор, который предшествовал первым двум и, возможно, явился их причиной, хотя теперь он уже не был определяющим, два других оказались более существенными: непереносимые страдания души, умственное расстройство, страх, к которому примешивалась вина, — и все это продолжалось месяцами. Душевные невзгоды оставили свой след, но он уже немного потускнел, больше бросались в глаза следы физического разрушения. Сейчас она казалась веселой, она умела приспосабливаться к жизни и выходить из затруднительных положений — это свойство обычно присуще обитателям трущоб и людям, которым уже некуда опускаться дальше; и этого умения ей хватит до конца жизни, которая, весьма вероятно, закончится у открытой газовой горелки в дешевой квартирке.
У нее был такой вид, словно ей не всегда удавалось поесть досыта. Щеки глубоко запали, и скулы просвечивали сквозь тонкую кожу лица. Она была с ног до головы одета в черное, но не в траур, как одеваются вдовы, и не в элегантное платье; она явно выбрала черный цвет потому, что на нем не так заметны пятна и грязь. Даже чулки на ней были черного цвета, выношенные до дыр на обеих пятках.
Она заговорила. Ее голос звучал грубо и хрипло от чрезмерного количества дешевого виски, поглощаемого день и ночь. И все же даже теперь в нем оставалось что-то от прежней воспитанности. Если она сейчас употребляла жаргон, то по собственному желанию, потому, что так говорили те, кто окружал ее, а не потому, что она не знала других слов.
— У вас еще осталась капуста, которую вы платите за программки, или я уже опоздала?
— Посмотрим, что у вас есть, — осторожно сказал он.
Щелкнул замок ее дешевой, слишком громоздкой сумки, и она выложила пару штук. Две одинаковые программки, оставшиеся от одного и того же представления. Музыкальное шоу в «Регине», позапрошлый сезон. «Интересно, — подумал Ломбард, — что она тогда собой представляла. Наверное, еще была хорошенькой и вполне благополучной, и ей бы и в голову не пришло…»
Он сделал вид, что сверяется со списком, где якобы отмечал, чего не хватает для «комплекта».
— Кажется, мне нужно
Ее глаза заблестели. Ломбард видел, что заинтересовал ее.
— У вас есть что-нибудь еще? — вкрадчиво спросил он. — Вы же знаете, это ваш последний шанс. Сегодня вечером я закрываю контору.
Она заколебалась. Ломбард заметил, как ее взгляд скользнул по сумке.
— Ну, если вы покупаете по одной…
— Любое количество.
— Раз уж я все равно здесь. — Она снова открыла сумку, наклонив ее к себе так, чтобы он не смог заглянуть внутрь, и вытащила оттуда еще одну программку. Она, отметил Ломбард, сначала снова защелкнула сумку и только потом протянула ему свернутую программку. Он взял ее, развернул и прочитал:
«Театр „Казино“».
Первая, появившаяся за все три дня. Он начал листать ее с притворным равнодушием, пропуская первые, не представляющие интереса, страницы, и наконец добрался до того места, где начинались сведения о постановках. Как и все театральные программки, она была рассчитана на неделю. Начиная с семнадцатого мая. У него перехватило дыхание. Неделя. Та самая неделя. Это случилось вечером двадцатого. Он опустил глаза, чтобы взгляд не выдал его. Но только — правые верхние уголки страниц были нетронуты. Они не были расправлены, иначе на них бы остался заметный диагональный след; их никто никогда не загибал.
Он с трудом заставил себя говорить спокойно:
— А у вас есть парная к ней? Большей частью их приносят парами, и я бы мог предложить вам больше.
Девушка испытующе посмотрела на него. Он даже уловил неуверенное движение руки по направлению к замочку сумки, но девица, опомнившись, опустила руку.
— Вы что, думаете, я их печатаю?
— Я предпочитаю, если возможно, покупать двойные экземпляры, парами. Разве на это шоу вы ходили одна? Куда девалась другая про…
Что-то в этом вопросе ей не понравилось. Она окинула комнату быстрым подозрительным взглядом, словно в поисках ловушки, и осторожно сделала шаг-другой от стола.
— Ладно вам, у меня только одна. Вы собираетесь ее покупать или нет?
— Но я не дам вам за нее столько, сколько дал бы за две…
Она явно хотела побыстрее снова оказаться на улице.
— Хорошо, как скажете.
Она даже нагнулась, чтобы дотянуться до денег с того места, где стояла, Ломбард не мог заставить ее подойти ближе к столу.
Он подождал, пока девица дойдет до двери. Затем окликнул ее, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и не встревожил ее:
— Подождите, пожалуйста. Не могли бы вы подойти ко мне на минуту, я кое-что забыл вам сказать.
Она остановилась, но лишь на секунду, и бросила через плечо острый, полный недоверия взгляд. Не просто взгляд человека, автоматически обернувшегося на зов; в этом взгляде была настороженность. А когда Ломбард поднялся и поманил ее пальцем, она сдавленно вскрикнула, бросилась бежать, выскочила в дверь и исчезла из виду.
Он оттолкнул в сторону стоявший на дороге стол и, расчистив себе путь, кинулся следом. За его спиной бумажные горы, воздвигнутые пареньком-помощником, закачались после энергичного старта, затем накренились и рассыпались, устлав пол бумажным ковром.