Леди-служанка
Шрифт:
– Миссис Монтфорд всего лишь экономка, причем высокомерная как леди, – сказал Уолрейфен, расправляя перед зеркалом складки шейного платка.
– Так возьми и уволь ее.
– И на кого я взвалю эту работу? – усмехнулся Уолрейфен. – Да и за что ее увольнять? Ничего предосудительного она не совершила. И вообще, какое мне до нее дело?
– Ну, судя по тому, как бегают твои глаза, дело все-таки есть. – Поднявшись, Макс открыл дверь. – Так что освободить свою жизнь от… Как ты это называешь? Благотворное невмешательство? Да, от этого самого, благотворного, тебе вряд ли удастся. Соболезную,
– Оставь в покое это проклятое письмо, и пойдем, – отозвался Уолрейфен раздраженно. – На улицах вокруг Уайтхолла уже, наверное, собралась толпа – не протолкнешься.
– Да, и кто в этом виноват?
Предсказание Уолрейфена оправдалось: когда они добрались до Чаринг-Кросс, пришлось локтями прокладывать себе дорогу в толпе. Подошло время перерыва, и клерки в черных мундирах привычным потоком хлынули из Вестминстера в ближайшие кафе. В коридорах конторы Макса тоже было оживленно: сновали туда-сюда полицейские в синей униформе и высоких фуражках; лестничные пролеты были запружены разного рода служащими, в том числе и дамами.
Сквозь весь этот хаос, громко переговариваясь, друзья в конце концов добрались до кабинета Макса, но он оказался занятым. У окна стояли леди и джентльмен и наблюдали за суматохой внизу. На звук открывшейся двери леди обернулась, но Джайлз и без того знал, что это Сесилия, молодая вдова его отца, со своим вторым мужем Дэвидом, лордом Делакортом.
– Добрый день, Сесилия, Делакорт, – поклонился Уолрейфен. – Какая неожиданность!
– Привет, Джайлз, дорогой, – отозвалась леди Сесилия. – И Макс! Мы очень надеялись дождаться вас.
Сесилия подошла к Уолрейфену и уже подставила, как обычно, щеку для поцелуя, но он не успел: из-за юбок леди неожиданно выскочил маленький мальчик и, бросившись между ними, затараторил:
– Джайлз! Джайлз! Мы видели сержанта Сакса, и он разрешил мне надеть его фуражку! Вы с лордом Венденхаймом тоже будете участвовать в параде?
– Нет, Саймон, – подхватил ребенка на руки Уолрейфен, – но я собираюсь произнести очень скучную речь. Знаешь, я бы тоже хотел такой мундир, как у Сакса. Особенно мне нравятся большие медные пуговицы: прямо горят на солнце.
Мальчик засмеялся, а Делакорт, отходя от окна, пояснил:
– Сесилия и Саймон очень хотели посмотреть церемонию присяги новой лондонской полиции. Надеюсь, мы вам не помешали?
Он хотя и обращался к Венденхайму, но смотрел на Джайлза.
– Конечно, нет, – успокоил его Макс.
– Вот и замечательно. Если у джентльменов расписание и тексты речей на руках, может, мы отвезем вас в Блумсбери в нашем экипаже? Саймон, забирайся ко мне на плечи, и пойдемте вниз.
Мальчику не нужно было повторять дважды. Макс распахнул дверь, а Сесилия, улыбнувшись, взяла Уолрейфена под руку и тихонько сказала:
– Я так горжусь тобой, Джайлз, и чувствую себя любящей мачехой.
– Что вы такое говорите, Сесилия, – шепотом возразил Уолрейфен, пропустив всех вперед и глядя в ее добрые голубые глаза. – Какая вы мне мачеха? У вас теперь есть муж и дети.
– Но разве одно другому мешает? – удивленно взглянула на него Сесилия. – Я всегда заботилась о тебе. Нет, конечно, на роль матери я не претендую, но, может,
Сесилия всегда себя так вела, как сестра, и это все, на что Джайлз мог рассчитывать теперь. В глазах церкви она была его матерью и, таким образом, не могла стать кем-то иным – именно этого добился его отец, женившись на ней, черт бы его побрал! А затем, словно этих мучений Джайлзу было мало, взял и скончался, а Делакорт, этот негодяй, недостойный целовать даже подол ее платья, ловко влез в ее жизнь. И вот что удивительно: он стал верным мужем и даже, как это ни странно, начал нравиться Джайлзу.
– Я старше вас, Сесилия, – напомнил Уолрейфен, пока они шли по лестнице. – Когда вы с отцом поженились, мне было двадцать три года, и я уже заседал в палате общин. Так что, по-моему, продолжать называть себя моей мачехой по меньшей мере нелепо.
– Бедный, бедный Джайлз! – Сесилия остановилась и, мило надув губки, с легкой усмешкой похлопала его по щеке. – Хочешь ты того или нет, но мы трое – часть твоей семьи, и раз уж мы заговорили об этом, скажи: как поживает Элиас?
– Сесилия, министерство внутренних дел не место для леди, – проигнорировав ее вопрос, заметил Уолрейфен. – Не лучше ли вам отправиться на Керзон-стрит, где вам и положено быть?
– Слишком уж ты суров, дорогой! – рассмеялась Сесилия. – Ну как я могла это пропустить? Пиль никогда бы не смог протолкнуть этот закон через парламент без твоего влияния и упорной работы Макса. Все так говорят.
Возразить на это было нечего, и до охраняемой трибуны для зрителей они шли молча, чтобы присоединиться к публике, приветствовавшей взмахами рук только что созданную столичную полицию, проходившую парадом в новой униформе. В развевающихся плащах и башнеобразных фуражках лондонские полицейские представляли собой незабываемое зрелище. Скучные речи быстро кончились, новые офицеры принесли присягу, и приветственные аплодисменты смолкли. Распрощавшись с семейством лорда Делакорта, друзья отправились пешком по Аппер-Гилфорд-стрит.
– Она редкая женщина, не правда ли? – заметил Макс, когда Сесилия помахала им вслед.
Некоторое время Уолрейфен хранил молчание, потому что не было таких слов, которые бы точно характеризовали эту леди, потом спросил:
– Если уж речь зашла о редких женщинах, то где твоя жена?
– Дома в Глостершире, где же еще? – буркнул почему-то недовольно Макс.
– А как ты, дружище? Поедешь к ней? Город ведь скоро опустеет – охотничий сезон.
На Рассел-сквер к ним подбежал мальчишка-газетчик, но Макс отмахнулся от него.
– Наверное, поеду. Обычно мы проводили зиму в Каталонии, но с появлением младенца… Нет.
– Ты мог бы остаться в городе с Пилем, – предложил Уолрейфен.
– Он, возможно, тоже поедет домой, – покачал головой Макс. – Его отец при смерти.
– О! Значит, скоро он станет сэром Робертом? Титул взамен любимого отца. Он, наверное, посчитает это не слишком большой удачей.
– Ты чувствовал то же, когда умер твой отец? – Макс с любопытством посмотрел на друга.
– Его смерть потрясла нас всех, – после долгого молчания ответил Уолрейфен, уставившись куда-то вдаль. – У него было великолепное здоровье.