Леди ведьма. Рыцарь Ртуть. В отсутствие чародея
Шрифт:
— Я думаю, что она может совершить величайшую ошибку в своей жизни, — ответила Гвен, — или сделать самый мудрый выбор.
— Будем надеяться на мудрость, что бы она сама об этом ни думала. — Род покачал головой. — Я рад хотя бы тому, что в моем случае мудрость и любовь шли бок о бок. — Он сжал ее руку и, глядя жене в глаза, улыбнулся.
Гвен улыбнулась в ответ, вспоминая, каких усилий стоило заставить его понять столь очевидную вещь.
— Он сбежал! Ужас! Прямо в лес! Один?
Туан подавил приступ раздражения.
— Не падай духом, моя милая. Охраняй его даже целая армия, наш сын не был бы в большей безопасности.
— Ах, ты слишком уж доверяешь этому бесшабашному мальчишке Гвендилон! Как они вдвоем устоят против целой шайки разбойников, я тебя спрашиваю? А как же им не встретить что-нибудь подобное, это в дремучем-то лесу?!
В таком духе она продолжала с того момента, как сэр Девон доложил о случившемся.
— Осмелиться поднять руку на наследника! — надрывалась Екатерина. — Это государственная измена, это страшное злодейство, это…
— … стычка между двумя мальчишками, — перебил ее Туан, — и, если судить по совести, наш парень тоже далеко не безупречен.
— Что ж… согласна, он может что-нибудь ляпнуть опрометчиво, не подумав! Однако наследный принц неприкасаем!
Про себя Туан решил, что вся эта история вполне может принести их сыну огромную пользу, а еще он испытывал гордость за сына, сумевшего столько времени продержаться против Джеффри Гэллоугласа — ибо король Туан был рыцарем от рождения, опытнейшим воином и хорошо знал ратную мощь среднего парня Гэллоугласов.
— Как бы там ни было, теперь они снова друзья…
— После того, как наш сын извинился! Принц — извинился! Это неслыханно, это унизительно, это…
— … более чем благородно, — завершил тираду король. — Как бы ни было это положено или не положено принцу, но это в высшей степени достойно рыцаря, и я горжусь своим сыном.
— Ну, ты-то конечно! Эти мужчины! Вам на все наплевать, кроме игры в благородство!
Лицо Туана окаменело:
— Благородство состоит в том, чтобы защищать женщину и относиться к ней с надлежащим почтением. Если наш сын преступил закон чести, у него, по крайней мере, хватило ума признать это.
— Может, и хватило, если он жив еще! Муж мой, да не болван же ты, в самом деле! Разве ты не видишь, в какой он опасности?!
— Превосходный фехтовальщик вместе с лучшим воином державы в опасности? — усмехнулся Туан, — Угомонись, радость моя. Из этого леса он выйдет живым и здоровым, да еще куда более уверенным в себе, чем прежде.
— О, можно не сомневаться! Еще более самоуверенным — вот этого нашему сыну Алену больше всего не хватало!
— По правде говоря, так оно и есть, — спокойно ответил Туан.. — Ведь он может сколько угодно мнить себя человеком достойным, но откуда же ему знать наверняка? Он не встречался с настоящими испытаниями, а потому не уверен в собственном достоинстве.
— Мужчины! — Екатерина раздраженно вскинула руки. — Как будто нет у человека других достоинств, кроме умения жонглировать мечом!
Туан припомнил, что жена была вполне довольна его умением владеть оружием, когда против нее ополчилась вся знать.
— Дело еще в необходимости стать желанным в глазах любимой, а ведь наш сын только что убедился, что пока для нее ровным счетом ничего не значит.
Екатерина застыла, стиснув руки и нахмурив брови. Помолчав, она задумчиво произнесла:
— Так он любит ее…
— Без всяких сомнений, — негромко подтвердил Туан. — Ты не замечала, как он смотрит на нее на балах и пирах, когда уверен, что девушка этого не видит?
— Замечала, — понизила голос Екатерина, — а еще видела лицо Корделии, когда она смотрит на него, отвлеченного разговором или танцующего с какой-нибудь другой вертихвосткой.
— Так и она влюблена?
— Трудно сказать, — задумчиво проговорила Екатерина. — Да, она ревнует, но любовь это или чувство обиды за то, что считает своей собственностью, сказать не могу.
— Она бы не отвергла того, кого считает своей собственностью.
Екатерина пожала плечами.
— А если он явился неожиданно и застал ее врасплох? Любая прогнала бы его.
— Я мало знаю о женщинах, — вздохнул Туан, — но мне кажется, что в ней говорит любовь, а не алчность.
Екатерина вновь раздраженно пожала плечами:
— Боюсь, муж мой, что Алену недостает обходительности.
— Да, — согласился Туан, — так же, как знаний о своем народе.
Этим он задел одно из самых уязвимых мест Екатерины, ибо, несмотря на упрямство свое и вспыльчивость, она была заботливым правителем, и все силы тратила на то, чтобы действовать во благо своих подданных.
— Ты прав, к сожалению. Ни разу он не был в гуще народа. — Тут она вновь впала в истерику: — Но как я могу рисковать собственным сыном?!
— Ты должна. — Туан говорил ласково, но непреклонно. — Как он станет настоящим мужчиной, не испытав свой характер, и как станет добрым королем, ничего не зная о тех, кем ему предстоит управлять?
— Но какой ценой! — с болью воскликнула Екатерина.
— Той, что назначена свыше, — так же мягко проговорил Туан. — Он должен хоть немного познакомиться со своими подданными и понять, какую жизнь они влачат на самом деле. Ему придется управлять народом, а не только привычной ему знатью, и править он должен во благо всех жителей королевства.
— Я помню, что сам ты несколько месяцев прожил среди бедняков, — прошептала Екатерина — она все еще чувствовала свою вину за то, что прогнала возлюбленного, хотя сам он никогда не держал на нее обиды. Он тайно вернулся из изгнания и жил в столице, прячась среди простонародья, а затем отличился на войне во имя своей королевы.
Туан кивнул:
— Отсюда и сочувствие, которое я всегда питал к беднякам, да и твое нежное женское сердце отдано несчастным. А вот сыну нашему этого не понять, пока сам он не проникнется чаяниями отверженных.