Ледник

– Напечатала? – спросила Морозова, как только вошла в кабинет.

– Да, всё готово, Эмма Викторовна, – Зина подала листок.

– Так, посмотрим, – прищурила глаза прокурорша, просматривая документ. – Вроде бы всё в порядке. – Продолжая делать вид, что читает, Морозова положила ладонь на худенькое плечо Зины.

Приятная тяжесть на плече и сразу вспомнился отец. Руки Морозовой под стать мужским – большие жилистые. Отец Зины так же клал руку на плечо.

Этим летним днём 1950 года Зине не верилось, что отца больше нет. Она отвела взгляд от машинки и посмотрела в окно. Лёгкое дуновение достигало лица.

– Ты не обедала? – спросила Эмма Викторовна.

– Нет ещё.

– Самое время прерваться. Иди, поставь чайник.

Зина пошла ставить чайник.

Ей нравилось исполнять любые поручения Эммы Викторовны, особенно те, что не касались работы. Зина любила твёрдую руку. Подчиняться же могла только тому – кого боготворила. В других случаях была излишне строптивой и самостоятельной. Такая Зина в семье – с матерью и сестрой. Только отец мог совладать с ней в своё время.

Решительная и волевая Эмма Викторовна сразу понравилась Зине. Полюбился сам образ прокурорши: женщины – сильной, умной, читающей газеты, держащей себя на равных с мужчинами и даже больше – разговаривающей с ними коротко и свысока. Морозова не допускала и тени неуважения к себе и презирала в целом мужчин.

Презрение к мужчинам – отличительная черта прокурорши, и Зина выделила это, как ещё один жирный плюс в копилку достоинств Эммы Викторовны.

Она ловила каждое слово, каждый жест, из кожи лезла, чтобы угодить и сделать приятное начальнице, но без подобострастия, без желания продвинуться. Зина просто влюбилась в Эмму Викторовну, как в идеал. Кумира.

Секретарём в прокуратуре Зина работала пятый месяц.

– Каллиграфический у тебя почерк, Стрельцова! – хвалила Эмма Викторовна. – Смотри-ка ты и не одной ошибки. Каждый раз удивляюсь. Ты, наверное, в школе русский любила?

– Не очень, – смущённо отвечала Зина. – Литературу больше.

– Книжки, значит, любишь читать. Похвально.

Со временем Зина освоила машинопись. Если что нужно было Эмме Викторовне, так Зина тут как тут – всегда готова помочь. Вскоре прокурорша так привыкла к помощнице, что без Зины чувствовала себя безрукой.

Зина вошла с чайником и стала хлопотать со стаканами.

Эмма Викторовна оглянулась и тепло посмотрела на Зину, до этого она глядела в окно, погрузившись в свои мысли. Сев за стол, и ни к чему не притрагиваясь, дала возможность Зине поухаживать за собой. Они вместе обедали, и Эмма Викторовна сначала не заметно, а потом и заметно подкармливала Зину, делясь прокурорскими пайками.

Испытывая симпатию к толковой сотруднице, Морозова учила Зину уму-разуму, приоткрывая секреты и особенности надзорной деятельности; внушала благоговение перед советской судебной системой, рассказывала криминальные истории из своей практики.

Зина внимательно слушала, и мечтала выучиться на следователя, а лучше сразу на прокурора, тем более, Эмма Викторовна обещала поспособствовать.

Но больше всего Зине нравились разговоры «про жизнь» – это, когда Эмма Викторовна позволяла себе после тяжёлого дня стаканчик другой. Раскрасневшаяся, взлохмаченная она с жаром втолковывала Зине, что мужикам только одно и надо… и вообще, все мужики – «мятые кальсоны!»

Тогда же Эмма Викторовна, в порыве страсти, учила Зину курить по-взрослому – в затяг, и пить, не морщась, не закусывая.

– Взяла – выпила – выдохнула! И нечего держать! Что держишь?! – гремела Эмма Викторовна, стуча по столу кулаком.

А Зина была как в тумане и от сизого дыма в комнате, и от никотина в лёгких, и от обжигающего зелья внутри. Она млела и, затаив дыхание, слушала кумира.

Кумир рассказывал, как в первый раз и про врагов и светлый путь, и через что прошла, ну и про любовь конечно. Только про любовь всё неудачную. Может придуманную? Слишком всё красиво вначале, а заканчивалось всегда ничем. Как так можно? Про себя Зина фантазировала, как бы она поступила на месте Эммы Викторовны, она бы не оплошала. Она бы закрутила, не упустила своё счастье.

– Дыра – этот ваш Ручьёвск! Дырень!

– Мы не дыра, – робко вставляла Зина, – районный центр.

– Тоже мне центр! Глухомань. Очередная ссылка. Как по тракту, – горько усмехалась Эмма Викторовна, – Свердловск, Омск, Красноярск, всё дальше и дальше. Вглубь. В самое сердце трясины, – она рассмеялась, затянулась папиросой и выпустила дым через ноздри. – Начинала в Ленинграде, а где оказалась? У чёрта на куличках. А всё почему? А потому что требую! Или как некоторые говорят, – и Эмма Викторовна передразнила этих «некоторых»: лезет со своими принципами. Да лезу и от принципов не откажусь! Считала и считаю – каждый должен выполнять свою работу от и до! И ни каких отговорок. Раньше это ценили. А теперь всем лёгкую жизнь подавай, лишь бы не за что не отвечать. Моя хата с краю, ничего не знаю.

Выговорившись, Морозова подпирала рукой голову и слегка покачиваясь, затягивала песню. В такие моменты, всегда уложенные её волосы, спадали патлами, зычный голос хрипел, и вся она выпотрошенная и замученная в раз походила на обыкновенную бабу и становилась ещё ближе.

Домой Зина никогда не спешила. А что дома? Вечно недовольная мать с поджатыми губами, да слишком хорошая младшая на год сестра, которой все тычут Зине: вон, мол какая помощница и рукодельница Лида, и серьёзная, и работящая. А кто эту рукодельницу на машинке шить научил, спрашивается? А крестиком вышивать? – Зина. Только никто об этом не вспоминает, не говоря о благодарности.

Зина вошла в дом – никого, она облегчённо вздохнула и тут же расстроилась, осмотревшись. Видимо Лида после курсов побежала помогать матери на элеватор – в доме ничего не сделано.

«Вернутся, и начнёт мать причитать, что я баклуши бью. А мне почитать «Красное и чёрное» надо и уголовный кодекс пролистать. Тут дел часа на два не меньше. Нет уж. Ищите себе другую служанку». – Взяв книги, Зина улизнула из дома и вернулась в прокуратуру.

Проходя по коридору, обратила внимание – дверь кабинета Эммы Викторовны не плотно закрыта. Слегка приоткрыв её, Зина увидела, сидящую за столом прокуроршу.