Ледокол
Шрифт:
Собрала волосы в хвост, и покинула ванную. Натянула повыше чулки, кстати целые.
Вот, заразы!
Потом помятое блядское платье, так кажется, его вчера назвал Кир. Подхватила куртку, сумку и сапоги, и тихо открыл дверь.
Никого. Тишина. Вышла в тёмный коридор, и двинулась к лестнице. Какой же долгой мне вчера показалась дорога по ней. А сейчас смотрю, всего с десяток ступеней, и впереди в светлом вестибюле виднеется массивная деревянная, входная дверь.
Я сбегаю по лестнице, краем сознания отмечая, что этот дом кажется более
Из вестибюля, ведут сразу несколько выходов. В арочных проёмах виднеется роскошная и богатая обстановка. Мельком замечаю камин, и такие же большие окна, как и в спальне. Рассматривать дольше, времени нет, надо убегать, пока тихо.
Останавливаюсь у двери, кидаю на пол сапоги, и только намереваюсь их надеть, как слышу позади шаги.
Блин! Не успела.
23
— Уже уходишь? — слышу за спиной, оборачиваюсь и встречаюсь с насмешливыми серыми глазами.
Кир стоит совсем рядом. В майке и шортах, на ногах кроссовки, на шее полотенце. Весь взмокший и блестящий. По вензелям татуировок, на руках и груди, стекают капли пота. Наверное, тренировался. Он открывает бутылку воды, и делает щедрые глотки, потом протягивает мне.
— Хочешь? — задирает бровь.
Я так и стою придавленная его острым ароматом, и подавляющей аурой, и просто огромнейшим чувством стыда.
— Нет, спасибо, — сиплю я.
— Не может быть, — кривиться в усмешке, только глаза злые, и я инстинктивно отступаю, когда он делает шаг по направлению ко мне, и протягивает бутылку. — У всех алкашей с утра сушняк.
Я прочищаю горло, но так и не беру протянутую бутылку. Не знаю, как насчёт алкашей, а конкретно у меня, уже нет никаких сушняков, я напилась воды из под крана, когда умывалась, поэтому с лёгкостью игнорировала его предложение.
— Ну, чё замерла? — он склоняет голову, и опускает бутылку, медленно завинчивает крышку. — Вчера такая разговорчивая была. О многом меня просила.
Я опускаю взгляд, на его руки, что всё ещё держат бутылку, и заправляю за ухо, выбившую прядь.
— О чём просила? — сглотнула я.
— Ну как же? — Кир почти припёр меня к двери своим взмокшим телом. Я выставила вперёд руки, в защитном жесте, пытаясь разделить нас курткой и сумочкой. Он словно и не заметил преграды, продолжил натиск. Прижал к двери, сверля тяжёлым взглядом.
— Просила оттрахать тебя, жёстко и грубо. Вставить в тебя член. Натянуть! Говорила что скучаешь! Что хочешь, только меня! Что? — спросил, видя мои метания.
— Мне тяжело, — отталкиваю его, и он с неохотой подчиняется, но совсем немного даёт мне свободы. — Кир, послушай, я вчера… э-э…
— Набухалась, — подсказал он.
— Немного перебрала, — поправила я.
— И тебя потянуло на приключения, так красивая? Если бы я не появился, как далеко бы ты зашла? — вот главный вопрос, и от ответа на него, зависит пусть не жизнь, но моё здоровье точно.
—
— Отвечай! — рычит он, вырывает вещи из моих рук, отшвыривает их. И уже совсем бесцеремонно и грубо, за горло хватает и в дверь вжимает. Дышать резко стало нечем. Я вцепилась в его руки.
— Кир, — засипела я, а он вроде, как и не слышит, смотрит бешеным взглядом на меня.
— Я тебе говорил, что порву на хрен на куски, если с другим мужиком посмеешь спать!
— Я не… — только и могу вставить.
— Слушай сюда, сучка, я тебе не терпила какой-то, сносить твои закидоны! Осознай уже девочка, что твоя жизнь, в моих руках!
— Сволочь, — сиплю из последних сил, — да кто тебе право дал, распоряжаться моей жизнью.
Несмотря на своё плачевное положение, меня взбесили его слова, и выходки пещерного человека. Я заколотила его по груди, сжатыми кулаками, и его натиск спал. Он отпустил моё горло, и я тут же принялась его растирать.
— И вообще, я тебе вчера хотела звонить, — закашливаясь, призналась я, — потому что, действительно соскучилась, но спасибо что напомнил какой ты гад!
— Завязывай! — роняет он, мрачно взирая на меня. Тяжело дышит, словно кинуться хочет.
Но меня уже не остановить. Буйный нрав, задетая гордость, и остаток алкоголя в крови, подпитывают общее бешенство, и напрочь отключают инстинкт самосохранения.
— Иди на хрен! — по слогам чеканю я, и исподлобья смотрю в горящие раздражением глаза. — Просто, иди на хрен!
Он всё же кидается, сжимает своими ручищами, и встряхивает меня словно куклу тряпичную. Я при этом больно бьюсь головой о дверь.
— Я сказал, заткнись, — опять рычит, и в губы мои впечатывается.
Больно кусает, и тянет. Уж чего-чего, но поцелуя, пусть и такого я не ожидала.
— Нет, нет, — протестующе закрутила головой, — отпусти меня. Не трогай!
— Сука! — хватает за подбородок, и фиксирует лицо, снова в рот вгрызается. Язык ныряет так глубоко, словно да горла достаёт. Жмёт, мнёт мои губы, свободной рукой, судорожно тело оглаживает, платье до талии задирает, и своим пахом мне в промежность вжимается, толкается, точно трахает уже.
Я всё ещё отталкиваю его, не поддаваясь на все призывы тела сдаться. Но разум гаснет, под наплывом гормонов. Теряются последние отголоски, затухают, от дикого желания, запрыгнуть на него самой. На этого дикого зверя. Впечататься в это остро пахнущее потом тело.
Отдаться.
Подчиниться силе.
И вот я уже отвечаю на грубый поцелуй, и руки мои уже смыкаются на его шее. Тело призывно выгибается, ему навстречу. Я подтягиваюсь и обхватываю ногами его за талию, чётко ощущая промежностью его твёрдый член, упирающийся в меня из под шорт. Он опускает руку, втискивает её между нашими телами, не разрывая болезненного поцелуя, и вытаскивает свой член, а у меня просто кружево трусиков сдвигает в сторону, и тут же входит.
Рывком.
Мощным толчком.