Ледокол
Шрифт:
— А ты попробуй, ты же упрямая, настырная…
— Кто бы говорил, — перебиваю его, — ледокол Ямал!
Он улыбается, и его лицо совершенно преображается. Он и так симпатичный мужчина. А сейчас и вовсе. Уходит эта вечно суровая маска. Разглаживаются хмурые складки. Словно трещина бежит по камню.
— Тебе идёт улыбка, — заглядываю в его лицо.
— А тебе идёт, когда твой рот занят, — ухмыляется он, и обводит мои губы пальцами. Я провожу по ним кончиком языка, затаиваю дыхание.
— Ты зря это делаешь, —
— Что? — выдыхаю я.
— Зря, думаешь, обо мне положительно, допускаешь какие либо чувства ко мне. Я не купаюсь в крови младенцев, и не насилую женщин, но я не тот, кем сейчас тебе кажусь. Я не милый, трогательный мальчик, скрытый за суровой маской. Я чудовище, и сволочь, и сидел за убийство. Так что взбодрись, красивая, и займись делом, — он давит на мои плечи, спуская вниз.
Так сурово и жёстко возвратил на землю.
— Мне домой надо, завтра на работу, — выворачиваюсь из его рук.
— А мне не нужно сосать целый день, — ловит и возвращает назад, — сделаешь минет, и пойдёшь домой.
— Я не буду, — упрямлюсь я.
Было же так хорошо. Вот сволочь разрисованная!
— Чё это? — приподнимается на локтях Кир. — Я же только что тебе казался симпатичным!
— Поверь, Кир, я на обольщаюсь на твой счёт…
— Обольщаешься, Юля, потому что ты постоянно испытываешь моё терпение, играешь. Думаешь, что я такой благородный, не найду способ, как причинить тебе боль.
— Хорошо. Что ты хочешь? Чтобы я каждый раз тошнила от тебя, орала под тобой, ревела и умоляла?
— Я хочу, чтобы ты чётко понимала ту черту, за которую не стоит заходить, — Кир садиться, опираясь локтями о согнутые колени.
— Я понимаю, — упрямо выпячиваю подбородок, и тоже сажусь.
— Да ты даже близко её не видишь, — усмехается он, — я вчера был так близок к тому, чтобы свернуть тебе шею, когда мне доложили, что ты тусуешься в компании мужиков левых…
— Доложили? — переспросила я. — Ты, что следил за мной?
— И не зря, красивая, — Кир встаёт, берёт сигареты и закуривает. — Может тебя здесь запереть. Буду трахать, усмирять потихоньку, пока совсем шёлковая не станешь.
— Кир, ты же шутишь? — взвилась я. — Это уже совсем за гранью!
— Не верещи, — притягивает к себе, и взваливает на плечо, встаёт, и хлопает по ягодицам.
— Ай! Кир! — вырывается из меня вместе с вскриком.
— Тихо, красивая, пошли в душ! Буду тебя усмирять!
25
После усмирительного душа, Кир отправил меня что-нибудь сварганить поесть, а сам остался домываться, видите ли, со мной ему никак.
Я накинула большой белый махровый халат, вышла из душевой, побрела наугад в поисках кухни. Она отыскалась быстро. Большая и, конечно же, роскошная.
Зачем ему такая? Я представила, как здорово готовить на такой. Столько пространства. Большой стол-остров посреди, с раковиной и плитой. С потолка свисают
Я подошла к холодильнику, заглянула туда. Чего здесь только не было, и в таких количествах. Для одного, даже большого Ямала, многовато. Аппетит разыгрывался с новой силой, когда я заскользила взглядом по всевозможным продуктам. Мясо, колбасы, сыры, упаковки с полуфабрикатами, контейнеры с готовой едой. Просто куча всего.
Не мудрствуя лукаво, решила нарезать бутербродов, тем более, в нижнем ящике, этого гиганта нашлись свежие овощи, и хлеб.
Разложила всё это на столе, нашла нож, доску, поставила чайник, принялась за готовку, а вернее за нарезку.
Не успела осилить и трёх бутербродов, как послышался шум, шаги, громкие голоса.
— Ямал, ты где? — орал кто-то.
И через мгновение этот кто-то, валился в кухню. Их было двое. Такие же фактурные, высокие, и широкие, как хозяин дома. Расслабленные, наглые. Они уставились на меня, с интересом рассматривая.
— Это кто у нас тут такой прожорливый? — хохотнул один из них, глядя на гору продуктов передо мной.
Я, честно говоря, растерялась, и что отвечать не знала.
Я Юля.
Или я с Ямалом.
Всё это звучало не очень, и поэтому я в замешательстве молчала, подозрительно глядя на них. А ещё соображала, что если бы они явились чуть раньше, или мы бы с Киром задержались, то все бы вопросы сами бы собой отпали, раз они так беспрепятственно входят в дом.
— Ну что ты детка, растерялась, — это уже второй, сделал шаг ко мне навстречу, — кто такая?
И тут в кухню вошёл водитель Паша.
— О привет, скандалистка, как голова не болит? — он нахально стащил у меня из под носа целый бутерброд. Щедрый такой, с листьями салата, помидором, и куском буженины.
— Готовишь класс! — жуя, поднял вверх большой палец.
— Спасибо, — только и вымолвила я.
Те двое, что вошли первыми, тоже рассредоточились, подошли с разных сторон, и тоже стащили по бутерброду, все, что успела за это время нарезать.
— Хоть бы руки помыли, — заворчала я, и выключила чайник.
— О точно, — засмеялся первый здоровяк, и, засунув бутерброд в рот, подошёл к раковине, открыл воду и помыл руки, вытер о полотенце, и показал мне, покрутив ладони.
— Класс, — усмехнулась я.
Паше и второму здоровяку, нечего не оставалось, как повторить за приятелем.
Я закатила глаза. Бандиты, а всё как дети.
— Слушай скандалистка, а подруга твоя свободна?
— Ну, так и чего ты вчера сам её об этом не спросил? — я снова принялась, за нарезку.
— Торопился, ты же вчера вытворяла так, что я думал, Ямал тебе шею свернёт, и мне заодно, что торможу не по делу. Ну, так что, свободна? — отозвался Паша.