Ледокол
Шрифт:
И я иду.
Шаг за шагом, в этих дурацких тапках, и длинной футболке.
Мы так долго не виделись.
Интересно он видит во мне какие либо изменения. Подмечает, что я поправилась, потому что, у меня бывают ночные набеги на холодильник. И грудь моя стала пышнее, и наливается с каждым днём.
Отмечает ли он, как я смотрю на него, выискивая в его чертах, только мне приметные детали. Тонкий шрам на брови, и чуть заметную горбинку на носу.
Делает ли он тоже самое?
Тянет ли он воздух, чувствуя мой аромат. Особенный, принадлежащий
Потому что я, стоит мне только сделать пару шагов к нему, ощущаю, и горечь, свойственную его парфюму, и тонкую древесную нотку, а когда подхожу вплотную, улавливаю тонкий запах бензина, чуточку пота.
Всё это будоражит, и руки мои трясутся, когда я несмело, касаюсь его щеки. Веду по мягким волоскам бороды, рассматриваю его лицо, пристально, внимательно.
Что я там хотела ему сказать, ещё тогда когда он исчез в первую неделю?
Что он гад. Узнать, почему бросил.
А потом…
Потом, тоже были одни ругательства, и обжигающее чувство одиночества, пустота там, где сердце.
И потом, когда благодаря ему нас подвергли опасности, тоже, ничего доброго сказать ему не хотелось.
И вот он сейчас рядом. Желанный объект моих мечтаний. Такой невыносимый, и непримиримый, выводящий меня на эмоции, и самый сногсшибательный мужчина в моей жизни.
Он притягивает меня ближе и зарывается лицом в моей груди. Дышит с рычанием. Втягивает аромат, и даже через ткань футболки, меня обжигает его горячее дыхание. Ладони скользят по спине, верх, вниз, судорожно ощупывая, оглаживая моё тело. Словно он хочет убедиться, что я не сон. Что я реальна. Можно подумать, что порой ему приходилось видеть мой образ, и сейчас, он тактильно подтверждает моё наличие рядом с собой.
А я, зарывшись пальцами в его волосах, глажу его, склонившись к пропахшей табаком голове. Какой родной и гармоничный аромат. Меня сейчас часто тошнит, от запаха табака, а его запах хочется поглощать, дышать ненасытно, чтобы запомнить, чтобы запечатлеть.
Я вздрагиваю, когда он проводит ладонью по животу, касаясь его невзначай, мимоходом. Гладит мои бёдра, и утягивает к себе на колени. Сажусь и кладу голову ему на грудь.
Кир целует мою макушку, и закрывает в объятиях. Сжимает бережно руки, и держит. И так удобно и комфортно. Не хочется говорить, и выяснять что-то. Хочется наслаждаться этим теплом, уединением. В этой убогой комнате. В странном доме. Сидеть на коленях любимого человека, и впитывать эту неожиданную ласку, без намёка на пошлость. Так словно, он тоже скучал.
Страдал.
Тосковал.
И словно он любит меня.
7
Я задремала, а поняла это, когда меня разбудили взрывы фейерверков.
Надо же, даже в этой глуши, и то не скрыться, от ставшей уже привычкой, у наших людей палить в небо по любому поводу.
Вскинула лицо.
Телевизор так и светил экраном разгоняя темноту. На экране люди веселились, жгли бенгальские огни, пили шампанское. Звук еле-еле долетал до нас.
Оторвала голову от твердой груди.
Мы сидим за столом. Кир по прежнему
— С новым годом! — шепчу, заглядывая в усталое лицо.
— С новым годом, — повторяет Кир.
— Что дальше? Опять уйдёшь? — решила я не тянуть, сразу расставим все точки.
Его лицо не меняет отстранённого выражения. Он смотрит на меня, но словно сквозь.
— А ты хочешь, чтобы я остался? — наконец подаёт он голос.
— А тебя волнуют мои желания? — выдаю с обидой, потому что, не смотря на все те трепетные чувства, что взмыли у меня в груди, при его появлении, ещё тяжёлым осадком давила обида.
— Если захочу остаться, позволишь? — спрашивает он, игнорируя мой выпад. И честно говоря, сбивает с толку, потому что именно спрашивает. Не давит, не утверждает. А ещё я и сама не знаю, позволю ли.
Нет, я знаю, что хочу его. Хочу, чтобы был рядом, хочу, чтобы любил. Но между нами же пропасть… Это тогда, мы играли в подобие отношений, но сидение в заброшенном подвале отрезвило меня. Ведь всё могло сложиться не так удачно, а сколько ещё вот таких Сарханов может быть. И это вносит коррективы… Да и не достаточно мне теперь роли одной из его «девушек». А большего он мне вряд ли предложит.
— Останься на эту ночь, — нахожу компромисс между своими желаниями и доводами разума. В конце концов, у нас не было никакого прощания, путь эта праздничная ночь сойдёт за него.
Кир молча, поднимает меня на руки и несёт к расстеленному дивану.
Как мы с Андреем корячились, чтобы разложить эту книжку!
Он аккуратно опускает меня на постель, садиться рядом. Гладит мои плечи, ладони скользят ниже, очерчивают грудь, потом живот, бёдра. И сейчас в этой ласке нет ничего порочно, просто нежное поглаживание. Он не отводит свои серых глаз от меня. И в них таких холодных, сейчас сверкает боль.
— Я сперва отдал за тебя миллион, — говорит он, поднимаясь рукой к моей шее, смыкает пальцы, но не давит, нежно поглаживает, — сегодня, почти всё, что имел!
— Ты боишься, что прогадал? — язвлю я.
— Я ничего не боюсь, — отстраняется он, и выпрямляет спину, убирает ласкающую меня руку, — вернее до определённого времени не боялся ничего! А потом стал бояться тебя потерять. Когда ты, как ненормальная кинулась на нож своего мужа, тогда и осознал. Словно момент истины. Понял, что если тебя не станет, и тогда и мне пиздец. И тогда я решил уйти сам. И ушёл.
— Тебе стало легче?
— Легче, — усмехается он, и потирает глаза, — по мне не видно, как я свечусь от счастья.
— Кир, ты ушёл, и прекрасно дал мне понять, что я не нужна тебе…
— Я стал уязвим, Юля, благодаря тебе, на меня теперь можно надавить…
— Ты мог отказаться от всех условий этого… Сархана, — фыркнула я, сложив руки на груди.
— И смотреть, как вас рвут на куски? — приподнял он бровь.
— Зато ты бы остался неуязвимым, — продолжала гнуть я свою линию.