Ледовое небо. К югу от линии
Шрифт:
Приманенные теплом, близ костра закружились неуверенные еще комарики. Целительной горечью попыхивала обуглившаяся ивовая кора. Жаркий язык лизал исходившие паром портянки, упрямо шатался под ветром, и был почти прозрачный в сквозных лучах незакатного солнца.
КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА
Утро, по обыкновению, началось со сводки погоды. Стоя возле окна, за которым синели испещренные узкими меловыми полосами отроги Путорана, прикрывавшего город от северных ветров, директор комбината Логинов рассеянно прислушивался к динамику. От окон тянуло сыростью и прохладой.
Хорошо поставленным дикторским голосом дежурный синоптик коротко обрисовал ледовую обстановку в Заливе — за истекшие сутки ничего нового не произошло — и перечислил погодные показатели по объектам, разбросанным на обширной территории Таймырского полуострова.
В городе Кайеркане и на Красной скале, откуда поступал основной поток руды, существенных перемен не предвиделось. В районе Валька ожидался кратковременный дождь, а на Мессояхе ночью выпал обильный снег и отмечалось резкое понижение температуры. Теплее всего было в Снежногорске, но именно там дули сейчас самые сильные ветры.
Колебания, вызванные устойчивым антициклоном, были, в общем, в пределах нормы и опасений не вызывали. Даже ветер, достигавший местами двадцати метров в секунду. Ни на ЛЭП, питающей город, ни на работе самой Хантайской гидроэлектростанции это не сказывалось.
Лишь Дудинка неотступной мыслью гвоздила в виске. Дни шли за днями, а навигация не начиналась, хотя лед еще третьего дня прошел Потапово.
Если весна в Заполярье действительно продвигается со скоростью не выше пятнадцати километров в сутки, то ранее, чем к концу недели акватория не очистится, решил Логинов. Это значит, что долгожданный прокат, контейнеры с дефицитным оборудованием, автобусы, экскаваторы и вездеходы поступят практически только в будущем месяце, когда, как подстегнутая, по-летнему закипит жизнь, начнутся отпускные страдания, а детишки разъедутся по пионерлагерям. Хлопот, одним словом, прибавится вдвое.
Всматриваясь в обесцвеченный с бледно-лиловыми подпалинами горизонт, Логинов невольно поежился. Зябко скрестив руки, огладил локти под легкой сорочкой. Затянул приспущенный было галстук и отступил в сумрачную глубь кабинета. Заново отделанный по последней финской модели, он, потеряв прежнюю помпезность, ожидаемого уюта нисколько не приобрел. Вопреки надеждам дизайнеров, деревянные пепельного оттенка панели и длинная полированная столешница выглядели до ужаса казенно. От хрустальных пепельниц и зеленых бутылок с минеральной водой так и сквозило холодом. Не помогла даже роскошная глыба высоцковита, бледно-голубоватая, как снятое молоко, помещенная в специальную стенную нишу.
Последние дни Логинов чувствовал себя несколько подавленно, хоть и не мог понять почему. Особых поводов для огорчений он как будто не находил. Дела шли заведенным порядком и по всем показателям обстояли совсем неплохо. Во всяком случае не хуже, чем в это же время в прошлом году. Он подумал, что виною всему хронический недосып. Возможно, так оно и было. Несмотря на плотные шторы и двадцать капель пустырника, всю прошлую ночь он почти не сомкнул глаз. Отсюда, наверное, и проистекали потаенное беспокойство, непривычная раздражительность и, что хуже всего, какое-то заторможенное безразличие. Начинался новый день, новые и в то же время такие привычные заботы. Казалось бы, нет причин для тревоги. Не было еще случая, чтобы он как-то не управился с потоком текучки. Не сами по себе хлопоты, а именно это их неотвратимое приближение, выводило его из равновесия. Все в нем протестовало против ежедневно повторявшихся гонок по замкнутому кругу.
Драгоценное время утекало, как вода сквозь пальцы. Уходило бог знает на что.
Он раздраженно пожал плечами и, толкнув неприметную дверь в стене, прошел в комнату отдыха.
Остановившись перед зеркалом, критически оглядел несколько помятое лицо, помассировал пальцами темные мешки под глазами и решил, что в свои сорок шесть мог бы выглядеть и получше. Сказывалась скверная ночь, усталость и неизбежный к началу весны авитаминоз. Надев строгий черный пиджак с золотой звездочкой Героя Социалистического Труда, нащупал в кармане баночку витаминных драже. Но принимать не стал, решив, что все равно толку не будет, раз уж пропущено столько дней. Лучше начать по новой с будущего месяца. Машинально глянув на календарное окошко электронных часов, подумал с легкой усмешкой, что директорский календарь отличается от природного сущей безделицей: план нужно давать круглый год. В остальном же — полная согласованность. Четкое разделение на долгую зиму и короткое колготное лето. Зимой — борьба со снежными заносами, мороз, от которого лопаются стальные детали в несеверном исполнении, сонливость, авитаминоз и прочие прелести, прямо влияющие на производительность труда, летом — ремонт дорог или все та же борьба, но только с верхним оттаивающим слоем, лавина отпусков, текучесть кадров, комарье и повышенная нервозность от незакатного солнца. Попробуй решить, что лучше. Наверное, все же зима. Слишком уж прочно связано лето с навигацией, ее разочарованиями и надеждами. Впрочем, лето все-таки лучше. Когда порт открыт, на душе спокойнее. Чувствуешь могучее дыхание материка. Самолет, хоть до Москвы на ИЛ-18 три с половиной часа полета, такого ощущения почему-то не дает.
Логинов возвратился в рабочее кресло и, повернувшись к динамику, установленному на отдельном столике рядом с селектором и телефонами, надавил клавиш на пульте. Метеослужба, как по команде, умолкла.
— Аэропорт? — коротко поинтересовался он, вспомнив, что с этой недели должны были начаться воздушные поставки для нового автоклавного цеха.
— Атмосферное давление восемьсот, температура плюс шесть, видимость хорошая, — повторил синоптик метеосводку по аэропорту.
— Меня интересуют ближайшие двое суток.
— Есть основания полагать, что сформировавшийся антициклон будит оттеснен несколько к югу, в этом случки теплый фронт пройдет…
— Понятно, — оборвал директор. — Как видимость?
— Возможен туман, Владлен Васильевич.
— Спасибо, — Логинов нажал кнопку звонка.
Бесшумно распахнулась дверь, обитая черной стеганой кожей, вместительного, как телефонная кабина, тамбура. Вопросительно улыбаясь, приблизился невысокий лысеющий помощник.
— Прием сегодня большой?
Помощник положил на стол раскрытую папку со списком.
Пробежав глазами фамилии, Логинов задержался на незнакомой, указал пальцем и поднял голову.
— Кто такой?
— Фомичев? Да пенсионер один с никелевого, — помощник досадливо поморщился. — Я уже говорил с ним, обещал во всем разобраться, но он рвется лично к вам. Скандалит.
— Что у него?
— Квартирный обмен, Владлен Васильевич, — помощник неловко улыбнулся. — Вышел на пенсию, хочет к Челябинск к дочери или там к сыну.
— Ну и?..
— Я звонил, просил помочь. Но… — помощник не договорил.
Логинов понял и устало кивнул.
По его глубочайшему убеждению, подобные вопросы должен был решать кто угодно, но только не директор. И тем не менее он их решал, почти безропотно. Так уж сложилось, с первых лет повелось. Плохая или хорошая, но это была традиция. Один из неписаных законов гигантского невиданного комплекса, которым ему выпала нелегкая честь руководить.
По сути весь заполярный город с его двухсоттысячным населением состоял при комбинате. Был обязан комбинату своим рождением и стремительным ростом. Любой горожанин, кем бы он ни был — горняком, монтажником, плавильщиком, врачом или истопником в детских яслях, — так или иначе работал на комбинат. Директору подчинялись не только рудники или металлургические заводы, но шахты, электростанции, транспорт, связь, газопромыслы, коммунальное хозяйство, Дудинский порт. На него, явно или неявно, замыкалась вся жизнь большого индустриального центра — от школ и гостиниц до научно-исследовательских институтов и полярной авиации. Грандиозное, уникальное по масштабам и многогранности, объединение давным-давно переросло узкие рамки привычного названия «комбинат». Его отдельные отрасли сами выросли в целые комбинаты, но по сей день известные на всю страну крупнейшие металлургические заводы находились на положении цехов. Производство росло, укрупнялось год от году, а система управления оставалась классической «пирамидой». Логинов был восьмым по счету директором, но как и в нелегкие времена «Заполярстроя», за каждой мелочью обращались только к нему. Однажды попробовав, он так и не смог поломать этот порочный порядок.