Ледовый десант
Шрифт:
Ветры разогнали тяжелые, лохматые тучи. На синем небе наконец-то появилось солнце.
Ясная погода принесла партизанским отрядам генерал-майора Василия Андреевича и беду. Не успели бойцы штаба, артдивизиона и трех отрядов после тридцатикилометрового марш-броска за последнюю ночь стать лагерем неподалеку от хутора, как тут же прилетели немецкие бомбардировщики.
От взрывов бомб разлетались в щепки повозки. Испуганно, безумно ржали кони, вырываясь из оглобель. Стонали и кричали раненые.
Василий Андреевич упал возле толстого пня. Рядом с ним упали Леся
Лишь Надежда Калина стояла как вкопанная, даже берет сняла.
— Надя! Ложись! — крикнула Леся.
Но Надежда в ответ даже не шевельнулась. Василий Андреевич вскочил, обнял правой рукой Надежду за плечи, упал вместе с нею на землю. И сразу же почувствовал сильный удар в плечо. Пальцы нащупали горячий осколок, пробивший фуфайку. «Повезло! — облегченно вздохнул Василий Андреевич. — Осколок ударил плоской, а не острой стороной». Ему подумалось, что Надя считает его трусом, и он сказал, словно оправдываясь:
— Ты столько натерпелась в плену, пережила. Зачем подставлять себя осколкам? Мы тут все за тебя в ответе перед твоим братом. Правда, Леся?
— Правда, Василий Андреевич, — отозвалась Леся.
Когда самолеты улетели, Надежда испуганно воскликнула:
— Вас ранило, Василий Андреевич? В ту руку, что заслонила мою голову?
— Чепуха. Комком земли ударило в плечо, — ответил спокойно генерал. — Что это за повозка, опрокинувшаяся в лужу? — спросил он у своего ординарца.
— Подвода Коровайного. С газетами.
— Газеты намокли?
— Немного. Подсушим, — сказал подбежавший редактор.
— Осколок ударил в правое плечо? — шепотом спросила Надежда Василия Андреевича. — Это из-за моей неразумной головы.
— Оставь про свою голову, Надя, — махнул рукой генерал. — Ударил комок земли, и только. На этом хуторе мы остановимся. Идите с Лесей к крайней хате. Там будет штаб. Сварите что-нибудь горяченькое бойцам.
— А остальные пять хат? — спросил ординарец.
— Скажи медикам: пусть занимают под санчасть четыре хаты. Пятую — под радиоузел.
— Есть! — козырнул ординарец. — Наконец-то за две недели под крышей побудут раненые.
— Леся! Пора начинать радиосеанс с кавалерийским корпусом. Быстренько разворачивай свою «музыку». Создается такое впечатление, что они уже выдохлись и приостановили наступление. И это тогда, когда мы возле Цумани, в трех десятках километров от Ровно, — недовольно сказал генерал.
— Бегу, Василий Андреевич! Чувствую: сегодня мне придется не только принимать, но и передавать. Буду работать в хате, чтобы не мерзнуть здесь, под открытым небом, — ответила Леся.
Василий Андреевич вошел в хату-штаб. Возле печи хозяйничала Надежда. Пахло разваренным пшеном и жареным луком. Запахи щекотали ноздри.
— Кажется, пахнет не только пшеном и луком, — прищурил хитровато глаза Василий Андреевич.
— Ваш ординарец Микола две курицы принес. Говорит, у немцев конфисковал на шоссе. Кулеш будет на славу, — ответила Надежда. — Давайте я зашью дырку на вашей фуфайке.
— Это мелочь, Надежда!
В
— Чую, тут кулеш варят! — вместо приветствия сказал он.
Генерал обнял Хуткого за плечи.
— Рассказывай.
— Товарища Клауса Дилинга передали своим людям, как того и требовал Шаблий. Видели бы вы, как он прощался с Терентием. Оба плакали. Вот вам и враги на Днепровском плацдарме…
— Спасибо, что выполнили это задание. Клаус должен помочь нашим войскам, когда мы перейдем границу, — сказал генерал. — Как там подпольщики? Как обстановка в Ровно?
— Оккупационные власти совсем осатанели. На улице Белой уже расстреляны, сожжены, закопаны живьем тысячи наших людей. Белая улица стала черной от пепла… Бандеровский писака, редактор Влас Самчук, драпанул, подался куда-то на запад со своей газетенкой «Волынь»… Погибли Луць, Шкурко и Жарская. Я их хорошо знал. Все они коммунисты и были непримиримыми бойцами за воссоединение западных земель с Советской Украиной. Весь город говорит об их казни. Марина Жарская с петлей на шее крикнула: «Люди! Не забудьте моих деток!» Федя Шкурко: «Наш народ не запугать виселицами! За нас отомстят!» Иван Луць: «За тебя, Родина, отдаем жизнь! Живи вечно, наша большевистская партия!..» Вот так умерли мои земляки.
— Инквизиторы, а не люди эти гитлеровцы! — сквозь зубы процедил Василий Андреевич, ударив рукой по столу, на котором лежала расстеленная карта. — И я знал Луця, Шкурко и Жарскую. Каких прекрасных людей мы потеряли!
— По дороге на этот хутор бойцы Терентия Живицы заминировали шоссе и подорвали с десяток грузовиков. Подорвалась и одна легковая машина. Из пассажиров остались в живых обер-лейтенант и шофер. Мы их привезли. Допрашивали офицера. Он клянется в том, что возле Цумани немцы сконцентрировали тридцать танков. Очевидно, побаиваются прорыва Красной Армии на Дубно и Луцк. Этот обер говорит, что фронт стабилизировался и их командование посылает три дивизии, чтобы разбить партизан генерала Василия. Так, гад, и говорит. Уже завтра будут окружать нас…
— А может, это неправда?
— Не сказал бы. Движение немцев на дорогах в сторону Деражного, Цумани и Клевани слишком оживленное.
— Оберста кормили?
— Он уже трижды жрал с тех пор, как мы взяли его в плен, а наши хлопцы еще ни разу не ели. Все торопились прийти сюда на хутор, как и было договорено.
— Тебе что, жаль? Пусть дневальный насыплет ему кулеша.
— Не в том дело, жаль или не жаль. Они, гады, отравляют воду в колодцах. Бросают в колодцы собак, кошек, человеческие трупы…
— Кстати, об отравлении, — прервал Хуткого Василий Андреевич. — Еще раз предупреждаю: возле каждого колодца надо поставить дощечку с надписью: «Пить запрещено!» Есть уже немало случаев отравления партизан.
— Согласен. Врачи как сумасшедшие мотаются, делают свое дело. Но ведь и наш брат партизан думает, что никакая пуля его не возьмет, а что уж говорить про какую-то микробу.
— Ты сам этот брат партизан, товарищ Хуткий. «Еще не отлита для меня пуля!» Чьи слова?
— Мои, товарищ генерал.