Ледовый десант
Шрифт:
— Действительно, газетчик наш, земноводный, — пошутил Андрей, увидев молоденького сержанта, передававшего что-то по телефону. — Он подошел к нему, поздоровался. — Что, провода не хватило? Ноги в Днепре, а голова и руки на плацдарме.
— Не мешай! — крикнул сержант. — Меня плохо слышат.
Он передавал по телефону стихи из записной книжки, лежавшей на планшете. Андрей сел рядом.
Стали наші напирати На Лубни та на Пирятин. Німцям«Вот это да!» — даже рот раскрыл от удивления Стоколос.
Утікає німчура Вже за береги Дніпра. Коли підем напролом, Буде жарко й за Дніпром!.. —продолжал диктовать сержант.
— Видать, тебе действительно жарко, что ты ноги окунул в воду!
Корреспондент приложил палец к губам, дескать, помолчи, не мешай.
— Гей, товаришу, пора Нам до синього Дніпра! — Я, товаришу, готовий Не спинитись і за Львовом!— Ишь как разогнался! — воскликнул Андрей. — У меня в полевой сумке проволока — двенадцатиметровый кусок антенны. Может, нарастим?
— Зачем? — поднял на него удивленные глаза сержант.
— Нарастим, и ты на двенадцать метров станешь ближе к Львову, — по-дружески подморгнул Андрей.
— Как приняли? — закричал сержант в телефонную трубку. — До встречи! Я — Бандура!..
Когда связь прекратилась, сержант вылез из воды, почесал затылок.
— Из-за тебя не передал еще одну строфу.
— Скажи мне, я запомню.
Сержант стал читать:
Німець німця запитав: «Ти Дніпро перепливав?» Німець німцю відповів: «Я не з риб, я із звірів!»— Здорово! У тебя все такие оптимистические стихи, сержант? У меня в полевой сумке есть баклага со шнапсом. Глотни и согрейся, а то окоченеешь, пока дойдешь до Львова. — Андрей протянул сержанту свою полевую сумку.
— Тебя, вижу, задело? — кивнул тот на его перебинтованное плечо.
— Еще ночью… Заживет, — махнул рукой Стоколос.
Сержант открыл баклагу.
— За наш плацдарм!
— И за твои стихи! — добавил Андрей.
Сержант сделал три небольших глотка. Вытер губы рукой.
— Я еще и лирику пишу. На одной странице с Андреем Малышко печатался.
— У тебя есть свежая газета? Знаешь, я не видел своих газет уже месяцев пять. Партизанил, а потом сразу сюда, на плацдарм.
— О! Я про тебя напишу… А газета есть. Сегодняшняя. «За честь Родины» — ежедневная красноармейская газета нашего Воронежского фронта. Я сам нештатный, — признался сержант, протягивая Андрею газету.
— Спасибо!
Стоколос
— «Перед нами Киев — гордость и слава родной земли!.. — стал читать он вслух. — Героическая Красная Армия принесла знамя свободы в наш славный Чернигов!..» Так вот почему ты упоминал в стихах Десну. О! Тут и приказ Верховного Главнокомандующего в честь взятия Чернигова…
— Соседи наши. Вместе с Центральным фронтом, наверное, и Киев будем брать, — сказал корреспондент, доставая из своего вещмешка сухари и кусок колбасы. — Хочешь?
— Недавно обедал, — отказался Андрей. — Ты же, друг, не только одни стихи передавай на тот берег в редакцию…
— Стихи я под конец, под занавес, как говорят. А перед этим передал корреспонденцию о взятии села З…
— То есть Зарубенцев?
— Разгадал шифр.
— Вот сообщение о взятии на Левобережной Украине городов — Прилуки, Ромны, Лубны, Ромодан, Пирятин, Миргород, а еще дальше на Полтавском направлении — Красноград, а на Днепропетровском — Павлоград.
— Города эти были нашими два дня назад. А информация вчерашняя, — заметил корреспондент. — Возможно, сегодня наши освободят и весь берег Десны, а под Киевом выйдут к Дарнице. Дела идут, газета пишет!
— Поэтому и лозунг кинули твои газетчики: «Днепр зовет!» А что тут про Черчилля и Рузвельта сообщается? — Андрей стал просматривать четвертую страницу.
— Вчера писали про Италию. Немцы теперь воюют со своим недавним союзником. Вон там, внизу, прочти письма девчат из немецкой неволи.
— Есть, вот они, — кивнул Андрей. — Пишет Оля К. с дороги: «Кушать нам дают через два дня на третий, и то какую-то бурду без хлеба. Бурда вонючая, аж из души воротит. Хорошо, что в торбе есть еще немного сухарей из дома, а то уже, наверное, пропали бы. Мама, не плачьте по мне. Слезы теперь не помогут. Ждите… Ну, пока что и всё. Целую вас много раз и обнимаю. Ваша Оля».
«Неужели вот так везут в Германию в закрытом товарняке и нашу Надю?» — вздохнул Андрей.
— Письмо Гали В. «О, знали бы вы наши муки! Ноги пухнут с голоду. Едем под присмотром немецких конвоиров. Бежать невозможно. Когда нас загоняли в вагоны, один хлопец хотел было бежать, но конвоиры его застрелили. И днем и ночью я плачу и думаю о вас, родные мои, о родном крае. Если бы имела крылья, то поднялась бы и полетела. Неужели мне, несчастной, суждено погибнуть в проклятой Германии…» А вот из письма Прасковьи С. «Эту пасху мы встречали как никогда — на каторжной работе. Дни проходят, как в тюрьме…»
Андрей поднял глаза на корреспондента.
— А почему газета не поместила фамилии девчат?
— Ты что, с неба свалился? Ведь родные этих девчат еще в оккупации. Газета может дойти и до немцев.
— Прости, я как-то не подумал об этом.
— Письма мы печатаем для того, чтобы придать красноармейцам злости к немецким палачам. Как же без злости выиграть войну? Возьми себе, если хочешь, газету. В ней и стихотворение «К тебе, Днепр!» Андрея Малышко.
— А я — Андрей Стоколос.