Ледовый десант
Шрифт:
— А я — Филипп Миронец! — улыбнулся сержант.
— Вот и познакомились. Газету прямо сейчас покажу своим хлопцам-пограничникам. Здорово! Газета за двадцать второе сентября сорок третьего года. Сегодня день осеннего солнцестояния, и мы на Днепре. А ровно два года назад бились с эсэсовцами под Барышевкой и Яготином, — Андрей умолк, повернулся лицом к Днепру.
В воду падали снаряды, мины и бомбы. От их взрывов Днепр клокотал, пенился, вздымался гейзерами. Иногда опрокидывались лодки, разлетались в щепки плоты. Из-за грохота взрывов, рева самолетов криков людей не было слышно, хотя раненые и живые, конечно,
4
Когда в эфире зазвучали позывные «ЗСТ-5» (эти позывные означали — 5-я застава, они были неизменными у радиста Андрея Стоколоса) и начальник украинского партизанского штаба генерал Семен Кондратьевич Шаблий узнал о боях красноармейцев и партизан возле сел Зарубенцы и Григорьевки, он уже не мог заснуть. Мысли его были там, на Днепре. Ему не терпелось поскорее оказаться на месте форсирования реки.
Кроме водителя Николая Ветрова с генералом всегда выезжал «в командировки» и радист сержант Петр Ивлев, который имел рацию «Север». Рация была главным оружием для генерала. И радист все время находился при нем, куда бы он ни ехал, где бы ни был.
«Эмка» мчалась полевыми дорогами, объезжая колонны солдат, обозы и вереницы автомашин, направлявшихся к Днепру. На берегу — в лесах и кустарниках, в камышах сосредоточились пехотинцы, артиллеристы со своими орудиями на конной и тракторной тяге и без всякой тяги, минометчики, машины, нагруженные ящиками снарядов и мин. Все ждали лодок, паромов, плотов, которых не хватало, а те, что сновали от берега к берегу, порой разлетались вдребезги от прямых попаданий вражеских снарядов и бомб.
Понтонно-мостовые подразделения, как и армейские тылы, были еще далеко. И саперы принялись мастерить из железных бочек, привезенных с железнодорожной станции, паром на шестьдесят тонн, который мог бы выдержать танк «КВ» или самоходную артиллерийскую установку «зверобой», имевшую 152-миллиметровое, самое мощное в танковых войсках орудие. На таком пароме могли уместиться и две «тридцатьчетверки». У саперов уже был готов и трос к парому. Они спешили, зная, как трудно бойцам на правом берегу без танков.
Начали строить и мост через Днепр.
Саперам помогали местные сельчане — старики, женщины, подростки, инвалиды. Пришли все, кто мог хоть что-нибудь делать, захватив с собой кто топор, кто пилу, кто лом или кувалду.
Бородатый старик без левой руки на большом фанерном листе написал мелом: «Даешь мост за две недели!» Щит поставили на куче песка.
Генерал Шаблий, увидев его, улыбнулся.
Мост через Днепр — трудная, почти непосильная работа в условиях бомбардировок и обстрелов. Однако мост необходим. Понтонные парки, металлические конструкции для моста через Днепр находятся еще где-то на железнодорожных узлах Белгорода, Воронежа, а плацдарм на Днепре уже захвачен.
Все ломало стратегию вдохновителя создания «Днепровского вала» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Правда, форсирование Днепра на юг от Киева еще не означало создания русскими стратегического плацдарма на Правобережье. Войскам, которыми командовал генерал армии Ватутин, еще надо было
Теперь нужен был срочно мост. Иначе танковая армия, тяжелая корпусная артиллерия могут надолго остановиться на левом берегу. Без танков, без «бога войны» — тяжелой артиллерии — немыслимы выход войск на оперативный простор и взятие Киева, столицы Украины.
Шаблий подошел к мостостроителям. Два офицера держали в руках большой лист бумаги с начерченной схемой будущего моста.
— Неужели успеете сделать за две недели? — спросил их Семен Кондратьевич, кивнув на схему.
— Должны бы управиться, — ответил стоявший рядом усатый плотник.
— А может, удастся и за десять дней, — произнес не очень уверенно лысый старик с топором в руке.
— Невероятно, — прошептал Шаблий. — Такая ведь широкая река… Да еще эти проклятые бомбардировщики…
— Все знают, что это невероятно, — тихо произнес офицер. — Но знаем и то, что надо.
«На Днепре все, весь народ солдаты! — подумал генерал, увидев на песчаной дюне деда, опиравшегося на клюку. — Одет во все полотняное. Наверное, сам шил или старуха…»
Старик щурил глаза и время от времени вытирал их рукавом полотняной рубахи.
Семен Кондратьевич подошел к нему.
— Добрый день, дедушка.
— Здорово, добрый человек.
— Смотрите, как ваши земляки мост строят?
— Рад бы глядеть, да глаза еле видят. Мне уже за восемьдесят. Ночью перевозил на пароме наших артиллеристов на тот берег. Затопил свой паром, когда наша армия оставила Днепр. А теперь вот поднял. Пригодился. Шевченко я, Роман Аверьянович, добрый человек.
— Вы уже дважды назвали меня «добрым человеком», — улыбнулся Шаблий. — А ведь меня, наверное, плохо видите.
— По голосу можно узнать, кто добрый, а кто злой.
— Значит, вы Роман Аверьянович Шевченко… Это вы с переяславскими партизанами имели связь?
— Был у них за осведомителя. Ходил в село Хоцкое со своей старухой в разведку. Мне-то обошлось, а жинке фашисты глаз выжгли раскаленным шкворнем за те походы… Да еще немцы и полицаи измывались над нами за то, что мы скрывали государственного преступника. Говорили, что это какой-то нынешний Кармелюк или Максим Железняк. Только позже догадались, что этим преступником для немцев был хлопец из латышей. Артуром его звали. Мы спрятали его, босого, в дни, когда еще гуляла вьюга. Из плена немецкого бежал он аж из-под Белой Церкви.
— Из латышей, говорите? — взволнованно произнес Шаблий. — Это наш партизан Артур Рубен.
— Да. Артур. А фамилию не спрашивал. Сперва я и двое моих внучат приняли его за немца. Картавил, когда по-нашему говорил. Но пойдет ли немец босиком по морозу? Будет ли ползти по хрупкому, еще тонкому днепровскому льду? И поняли мы: свой человек, хоть и из латышского племени…
— Низкий поклон вам, Роман Аверьянович, от партизан Украины! Ваше имя хлопцы передавали по рации в штаб. А я начальник партизанского штаба генерал Шаблий. Поклон вам и от всей армии за то, что своим паромом перевозили на правый берег наших воинов. Вы ведь уже плохо видите, а все-таки отважились.