Ледовый десант
Шрифт:
«Это вы так говорите, пока президент у вас Франклин Рузвельт. Американский империализм был всегда одним из самых хищных», — подумал Андрей и снова склонился над подшивкой.
«Тегеранская встреча принесла радость широким массам народа, который надеется на прочный мир. Тирания и угнетение будут ликвидированы. Тегеранская встреча должна стать исчерпывающим ответом тем, кто колебался относительно России. Длительный мир невозможен без сотрудничества трех великих держав…»
«Что ж, красиво говорит сенатор-демократ Лукас! Если бы так было и на самом деле. Если бы…» — Андрей развернул еще одну газету.
«Сообщение из Польши. Офицеры и солдаты 3-й пехотной дивизии готовятся к принятию присяги. Среди бойцов 3-й пехотной дивизии немало бывших участников нелегальных
Андрей перевернул страницу.
«Сообщение «Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». Комиссия установила, что до захвата немецкими оккупантами Смоленска в западных районах области работали на ремонте шоссейных дорог польские военнопленные офицеры и солдаты. Их лагеря были в 25 и 45 километрах на запад от Смоленска. Свидетели показали, что после начала военных действий, в силу сложившихся обстоятельств, лагеря не могли быть своевременно эвакуированы и все военнопленные поляки, а также часть охраны попали в плен к немцам… В августе и сентябре оккупанты проводили многочисленные облавы на военнопленных, бежавших из тех лагерей, и тайно уничтожали польских офицеров и солдат. Это осуществляло учреждение, имевшее вывеску «Штаб 534-го строительного батальона», которое размещалось в «Козьих Горах» Катынского леса.
Свидетель Алексеева, бывшая жительница с. Борок Катынского сельсовета, направленная старостой для обслуживания «Штаба», свидетельствует: «В конце августа и в первой половине 1941 года на дачу в «Козьи Горы» почти ежедневно приезжало несколько грузовых машин. Сначала я не обращала на это внимания, но потом заметила: всякий раз, перед тем как въехать на территорию дачи, эти машины на полчаса, а то и на час останавливались где-то на проселочной дороге, что ведет от шоссе к даче. Шум машин затихал, и начиналась одиночная стрельба. Выстрелы раздавались через короткие, но приблизительно одинаковые промежутки времени. Потом стрельба стихала, и машины подъезжали к даче. Из них выходили немецкие офицеры и унтер-офицеры. Громко разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась…»
Другой раз Алексеева видела под конвоем группу военнопленных поляков, а потом, услышав выстрелы, поняла, что поляков расстреляли…
Зимой 1942—1943 годов, когда немецко-фашистская армия под Сталинградом и на Северном Кавказе потерпела поражение, когда единство СССР с союзниками стало крепнуть, немцы решили пойти на провокацию. Они использовали для этой цели злодеяния, учиненные ими в Катынском лесу, приписав их органам НКВД Советского Союза. Этим они рассчитывали поссорить русских с поляками и замести следы своего преступления…»
Под документом стояли фамилии свидетелей и членов «Специальной комиссии». Среди них академик Н. Н. Бурденко (председатель комиссии), писатель Алексей Толстой, митрополит Николай, председатель Всеславянского комитета генерал-лейтенант А. С. Гундоров… Расследование началось 23 сентября, сразу же после освобождения Смоленска.
Стоколос задумался: «Когда Артур Рубен попал в плен к фашистам, они от его имени написали листовку «Правда о «партизанском движении». Выходит, оружие гитлеровцев не только бомбы, снаряды, пули, но и провокации… Какие неприятности пришлось пережить тогда отцу, пограничникам 5-й заставы и всему партизанскому штабу! И все из-за той листовки за подписью Рубена, хотя он к ней никакого отношения не имел. Но попробуй докажи каждому, кто поверил в ту листовку, что это мерзостная провокация… Вот так и в этом случае: гитлеровцы молчали про Катынский лес, а в конце сорок третьего вдруг начали лить крокодиловы слезы по польским военнопленным, которых сами же уничтожили…»
Открылась дверь. В кабинет вошли генерал Шаблий
— Что с тобой? — удивился Семен Кондратьевич, увидев раскрасневшегося Андрея.
— Да вот… — кивнул на газету Стоколос. — Читал сообщения о злодеяниях оккупантов в Катынском лесу.
— Я знаю польских офицеров, которым удалось бежать из Катынского леса, — сказал тихо Микольский. — Эти беглецы пополнили партизанские отряды в Белоруссии. Кое-кто пошел в группы «лондонцев». И у меня в отряде есть двое из Катынского леса.
— Ты что? Читал газету? — удивился Стоколос.
— Какую газету? — не понял Микольский.
— Вот!.. Послушай.
«Свидетель Базилевский рассказал «Специальной комиссии» о своей беседе с зондерфюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом — прибалтийским немцем, который хорошо говорил по-русски: «Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а поэтому уничтожение населения Польши послужит унавоживанию грунта и создаст возможность для расширения жизненного пространства Германии. Гиршфельд с похвальбой сказал, что в Польше интеллигенции не осталось совсем — ее повесили, расстреляли, сгноили в тюрьмах и лагерях…»
Микольский сжал кулаки.
— Мразь этот Гиршфельд!
— У зондерфюрера есть еще и земляк, который выше его рангом, — сказал генерал Шаблий. — Это обер-палач нашей Украины — Альфред Розенберг, творец учения о «третьей империи», о продвижении немцев на восток и уничтожении ими славянских народов. Он один из главных виновников гибели тысяч советских женщин, детей, организатор невольничьих рынков. Он уже отправил на каторгу два миллиона украинцев. В июне под Херсоном, в немецкой колонии Хальбштадт, Розенберг заявил, что никакой Украины больше нет, ее стерли в прах, и этот прах стал частицей фатерлянда. Я дал радиограмму партизанам, подпольщикам, чтобы они уничтожили Розенберга во время этой поездки. Но его хорошо охраняли эсэсовцы. Однако возмездие все равно настигнет этого выродка!
— Что ж, у нас одна цель, — поднял руку Микольский, — бить врага до конца! Нех жие наша пшиязнь! Розенберг и Гиршфельд утверждают, что ни Польши, ни Украины уже нет. А мы есть! У нас хватит пороха, чтобы испепелить не только Розенберга, но и самого Гитлера!
— Так и будет! — кивнул Андрей. — Тем более теперь, когда придем к партизанам со взрывчаткой, патронами, снарядами! Ого, немцам несладко придется!
Шаблий, Стоколос и Микольский стали готовить ужин: нарезали хлеб, открыли банку консервов. Да и в кружки было что плеснуть.
— За нашу дружбу! — провозгласил тост генерал-лейтенант Шаблий, положив руку на плечо Микольского.
— За пшиязнь! — воскликнул Микольский. — Судьба свела меня на Волыни с генералом Василием Андреевичем. Он доверил мне командовать одним из первых польских отрядов. Рад, что после московского госпиталя встретился с вами, товарищ генерал! Теперь буду и с вашим сыном. Хочу, чтобы вы больше знали обо мне…
Рассказать Микольскому то, что он хотел, что накипело на душе, не довелось. В кабинет вошел полковник Сильченко. Поздоровался, поставил на пол чемодан.
— Тут вещи Маргариты Григорьевны, — тихим голосом сказал он. — Вернется Леся из вражеского тыла, передай ей, Сеня, — обратился Сильченко к Шаблию.
— Сочувствую твоему горю, Федя, — вздохнул Шаблий. — Еще одна невосполнимая утрата на войне. Маргарита была добрым другом нашей семьи…
Несколько минут в кабинете стоила тишина. Не нарушил генерал Шаблий. Спросил Сильченко:
— Как там на фронте?
— Я только что из штаба Ватутина. Утром еду на передовую. Житомир у немцев. Гитлер прислал Манштейну еще несколько дивизий из Югославии, Франции и Норвегии. Теперь у них против нашего Первого Украинского фронта воюет пятьдесят одна дивизия, и из них десять танковых. Фашистская пресса уже трезвонит о победном наступлении на Киев. Смотрите, — Сильченко склонился над картой. — На востоке возле самого Днепра, в районе Корсуня и Белой Церкви, еще удерживаются немецкие войска. Манштейн, очевидно, думает нас отсечь, — он показал рукой вдоль берега Днепра на север. — Но ведь эти десять дивизий под Корсунем, если мы возьмем Житомир, а потом и Ровно и Луцк, тоже можно отсечь, да еще и крепко завязать в «мешке»! Так сказал Ватутин. Вот чем может кончиться авантюра Манштейна.