Ледяная дева (Сказочник)
Шрифт:
Феликс побледнел и откинулся на спинку стула.
— Но, помилуй, тем самым я как бы для себя соглашусь с мнимой причастностью к смертям Греты и Фриды. Но я не могу этого признать, признать того, чего не может быть!
— Полно, не горячись. Тебя никто не заставляет ничего признавать. Я только говорю тебе, что всякий нормальный человек, всякая женщина начнет с испугом относиться к знакомому, который за три года похоронил двух жен! И обе в расцвете лет! К чему тебе интерес полиции, Феликс?
— Но ведь…
— Кроме твоего дяди, меня и тебя, в Петербурге не знает никто, а Германия — бог знает где! Дядя не будет рассказывать, да и некому
И Рандлевский с еще большим усилием пожал руку Нелидову.
— Не знаю. Но, может быть, ты и прав, — и Феликс осторожно высвободил руку и потер запястье.
Между тем все было готово к премьере. Театр лихорадило. Соломея так волновалась, что на время оставила Нелидова в покое, и, если и обращалась к нему, то только как к автору. Феликс накануне не мог заснуть и забылся только наутро. А с утра он уже находился в театре, где бледный и нервный Рандлевский давал последние указания рабочим на сцене. Что ж, оставалось дожить до вечера, а там… либо пан, либо пропал.
Вечером, когда подняли занавес и действие началось, Нелидов, сплошь покрытый липким потом, простоял весь спектакль за кулисами. Мимо него проносились актеры, он слышал реплики со сцены, видел губы суфлера, его пару раз толкнули сценические рабочие, тащившие реквизит, но он не чувствовал ничего. Ничего, кроме дыхания зала. Поначалу ему показалось, что публика воспринимает увиденное с холодным недоумением. Потом легкая изморозь ужаса и оторопи охватила зрителей. И оцепенение. Оцепенение, которое взорвалось овациями и рукоплесканиями. Стонами и криками. Триумф! Победа! Свершилось!
— Феликс! Голубчик! Это же нам, нам такая буря! Да очнись же ты, чудак ты эдакий! — Рандлевский потряс товарища и буквально вытолкнул его на сцену.
Недели через три, когда эйфория от удачной премьеры поутихла, газеты перестали хвалить и ругать, а актеры трястись как в лихорадке, Соломея опять приступила к осаде неприступной крепости. Она совершенно справедливо полагала, что значительная часть триумфа принадлежит ей, что только благодаря ее талантливой игре пьеса была воспринята так горячо. Нелидов не отрицал выдающейся роли актрисы в реализации его авторского замысла, но, в свою очередь, не видел в этом обстоятельстве повода говорить об иных чувствах, нежели как о любви к театру. Однажды упорной Соломее удалось заставить Нелидова подняться к ней в квартиру, под предлогом подвернутой ноги. Когда мадемуазель Берг выходила из ландо, она неловко ступила на тротуар, подвернула ногу и не могла подняться на третий этаж без посторонней помощи. Феликсу, который сопровождал приму после спектакля и позднего ужина в ресторане, ничего не оставалось делать, как предложить свою помощь.
Нелидов еще не успел толком оглядеться в квартире, как нетерпеливая Соломея пошла в наступление.
— Неужели вы так слепы и глухи, Нелидов? Я не верю в вашу бесчувственность, это притворство, иначе вы были бы не способны на творчество, такое творчество! — последние слова Соломея произнесла с особым ударением.
— Я вовсе не слеп и не глух, как вы изволили выразиться, сударыня. Но я полагаю, что, как всякий человек, я имею право на интимность своих чувств. Вы вбили себе в голову блажь, прихоть, вы пожелали моей любви, как жареного поросенка в ресторане или бокал шампанского. Отчего вам не приходит на ум, что я не хочу этой любви, что я, если угодно, вообще не желаю ничьей любви!
Феликс хотел казаться нарочито грубым, так, чтобы обиженная Соломея раз и навсегда отказалась от своей пагубной идеи. А в том, что она пагубная, Нелидов не сомневался.
Получив такой немыслимо грубый ответ, мадемуазель Берг на некоторое время потеряла дар речи. Она в жизни не слышала ничего подобного в свой адрес и никак не могла представить, что пылкие объяснения в любви могут закончиться для нее сущим унижением. Сначала она побледнела от гнева. Потом краска стыда бросилась ей в лицо. Быстрыми шагами Соломея подошла к окну и распахнула его. Свежий ветер и легкий ночной мороз ударили в разгоряченные лица собеседников.
— Вы мне не верите. Вы думаете, что мои слова — просто кривлянье, актерское позерство? Ну так знайте, если вы не услышите меня, то я услышу трубы архангела Гавриила! — И она выразительно посмотрела вниз. — Я не буду жить без вашей любви, Феликс, и это не пустые слова захмелевшей женщины!
Для пущей убедительности Соломея даже попыталась тотчас же забраться на подоконник, но не смогла сразу одолеть высоту, мешало слишком узкое шелковое платье. Не подходящая одежда для самоубийства.
Когда она обернулась, то ее поразил вид Нелидова. Его лицо стало землистого оттенка, он судорожно глотнул и едва произнес:
— Прошу вас, дорогая, вы слишком устали сегодня и очень возбуждены. Успокойтесь, я приеду завтра утром, и мы все обсудим. Все будет, как вы пожелаете.
Соломея не могла вымолвить и слова. Нелидов чмокнул ее в лоб и поспешно удалился.
Когда, шатаясь от пережитого, без сил, он вернулся к себе домой и прошел в кабинет, то первым делом открыл начатую рукопись. Сказка о женщине, превратившейся в птицу.
На следующий день, едва забрезжил рассвет, заспанная горничная отворила на нетерпеливый звонок. Явился Нелидов. Соломея приняла его в одном пеньюаре, с растрепанными волосами и вытаращенными от изумления глазами. Феликс явился во фраке, с белым галстуком и в белом жилете. Волосы его были аккуратно напомажены, и вокруг распространялся густой аромат его одеколона.
— Друг мой, вы сошли с ума? В такую рань и в таком виде? — едва пролепетала хозяйка.
— Вы удивлены? — холодно возразил Нелидов. — Странно, вчера вы были настроены более чем пылко. Или вы уже передумали?
— Передумала? Что передумала? — продолжала удивляться Соломея, еще не отошедшая от сладких сновидений.
— Как что? Выходить за меня замуж! Вчера вы изволили выразить свое желание более чем недвусмысленно. Нынче поутру я явился сделать вам официальное предложение руки и сердца. — И гость выразительно поправил нарядный галстук.
— Но, Феликс! — едва вскрикнула Соломея.
— Стало быть, вы не передумали? Отлично! — он решительно прошелся по комнате. — Тогда, я полагаю, будет справедливым учесть и мои пожелания к данному событию. Я желаю, чтобы наше бракосочетание совершилось тотчас же. Сегодня же. Немедля! — Нелидов с такой силой развернулся на каблуках, что пол застонал под его ногами.
— Но как же? Это невозможно! А свадебный банкет, гости, мое платье, наконец! — всплеснула руками мадемуазель Берг.
— Рано поутру я заезжал в небольшую церковь на окраине и договорился о скромном венчании. Церковный сторож пойдет за свидетеля. А платье можно позаимствовать и в костюмерной, ведь вам доводилось играть невесту!