Ледяная крепость

Кудрявцев Никита

Энигма погрузился в воспоминания. Он вспоминал день, когда попал сюда. На момент катастрофы ему было 8 лет. Отец взял его в тот день с собой на работу в музыкальный магазин. Мама в тот день была в Мюнхене на выставке искусств. Выжила ли она, неизвестно. С юга Германии не было ни сигналов, ни торговцев, никого. Те земли считались безжизненными, разведчики их проверяли, уровень радиации там был очень высок, и мутанты на пустошах представляли большую угрозу, если даже тут, в Берлине с ними есть проблемы.

Тот день был выходным, но было дождливо и делать было нечего, кроме как пойти в магазин к отцу. Маленький Клеменс Хартманн как всегда смотрел мультфильмы и слушал радио. А также разбирался со старыми кассетами. Он резал пленку и склеивал её и таким образом, чтобы потом можно было слушать любимые песни подряд без перемотки. В тот день он пришел к отцу и принялся за работу. Отец всегда встречал сына с радостью и был всегда в хорошем настроении,

но в тот день он был обеспокоен, и попросил собрать самые необходимые вещи. Обычно в радио всегда играла музыка, но сейчас тихо звучали новости. Отец говорил, что ему с военной базы позвонил брат и сказал, что они перешли в полную боевую готовность и посоветовал быть наготове. Клеменс закончил приготовления и через час отец сказал немедленно брать вещи и бежать в метро! По пути к станции он кричал «Прячьтесь! Все в укрытие! Сейчас бомбить будут!». Как только они добежали до станции, взвыла сирена воздушной тревоги. Отец звонил маме и хотел её предупредить. Он дозвонился и предупредил, но помогло ли это, неизвестно. Прогремел взрыв, яркий свет осветил вход на станцию и был настолько сильным, что был виден даже на самой станции! В следующий миг возник оглушительный грохот, а удары и тряска были такой силы, словно началось сильнейшее землетрясение. Было ощущение, что станция разрушится и похоронит под обломками всех, кто там находился. На станции было много людей, и после взрыва началась паника, плачь, смятение, были раненые и потерявшие сознание. Но всё же кому-то удалось взять себя в руки. Среди всеобщего хаоса некий человек притащил лавку в центр станции, встал на неё и громко и властно призвал к тишине и спокойствию. «Граждане, товарищи, прошу тишины! Паника сейчас не поможет! Соберитесь!». И тут один из офицеров полиции крикнул: «Это же Манфред Хубер! Это член профсоюза! Тишина!» и выстрелил в потолок. Шум стих, и Манфред начал речь:

– Товарищи, граждане! Сохраняйте спокойствие! Если это и ядерная бомбардировка, мы выживем здесь! Паника и страх сейчас нам ни к чему. Связи пока, скорее всего, не будет. Неизвестно, сколько нам ещё здесь находиться, но надо организоваться. Есть ли тут врачи, полицейские? Помогите раненым и обеспокоенным! Кто может или желает, добегите до других станций и узнайте, что там! Будьте уверены, здесь вам ничего не угрожает. Вскоре нас найдут спасатели и военные. Станция крепкая и защитит нас.

Манфред Хубер был «легендой». Он являлся членом Коммунистической партии Германии, отличным агитатором, человеком слова, надежным, серьезным, честным. После его речи на станции шум стих окончательно и появилось подобие порядка. Вскоре выяснилось, что происходит на остальных станциях. Там тоже была паника и неразбериха, пока они не узнали, о министре. Большинство поддержали идею о сплочении вокруг него, как лидера. Хубер несколько дней бегал по станциям и успокаивал людей. Он создал подобие совета с теми людьми с других станций, которые были либо единомышленниками, либо являлись наиболее надежными и ответственными. Полицейские с добровольцами выходили на поверхность за едой, водой, медикаментами, тёплой одеждой и другим, медики помогали раненым, а остальные начали настраивать какой-никакой быт. Через год 10 станций объединились по инициативе совета, который стал советом станций, а теперь советом станций Восточного Берлина. Появился Союз Свободных Станций Восточного Берлина (СССВБ), или как его проще называют все, Красный сектор, объединённые социалистическими идеей станции. Была написана конституция и свод правил. Жизнь налаживалась, теперь уже тридцать станций были в союзе.

Однако в западной части Берлина была своя политика. Там образовалась Федерация Западных Станций Берлина (ФЗСБ), в простонародье просто Федерация. По инициативе Совета Северных Станций был подписан вечный мир и договор о взаимопомощи с Федерацией. Берлин снова разделился на «Осси» и «Весси». Теперь это были две главные силы метрополитена. Ещё через год была создана новая карта берлинского метро с обозначениями опасностей в туннелях и на поверхности. Ещё через два года отец Клеменса с добровольцами взобрался на телебашню. Ещё через месяц она заработала. На станциях поставили динамики и сначала сообщали новости, а после включали музыку. Также наладилась связь со всеми цивилизованными станциями, а после и с поселениями на поверхности в городе Портсмут и в округе Берлина, где радиационный фон снизился. Вскоре сигнал поймал цыганский табор, который стал частым гостем в метрополитене. Наладилась торговля, установился стабильный уклад жизни, большинство проблем было решено. Даже нашелся брат отца Клеменса Николаус. Он пришел с самых западных станций из так называемого государства Фольксрейх. Там обитали штрассеристы 2 , установившие власть на станциях Ратхаус Шпандау и Альтштадт Шпандау. Это были станции под предводительством фольксфюрера Ганса Штрассера и его правой руки Зигфрида Шерна. Но что бы о них

не думали, они смогли установить порядок и создать условия для жизни на станции для людей. Они очень неохотно сотрудничают с западными станциями, но для связи с дружескими восточными пошли на контакт.

2

Штрассеристы – направление национал-социализиа, поддерживающее антикапитализм, антиглобализм, специфический «Немецкий» социализм, панъевропейский национализм для европейского и национального возрождения.

Жизнь понемногу налаживалась, однако у Клеменса не всё шло гладко: когда появился дядя Николаус, пропал его отец. Однажды он отправился с добровольцами на поверхность и пропал без вести. Никто не знал, куда и как он пропал. Его никто не нашёл в округе и ни с кем отряд не столкнулся, но тогда ещё сержант Адлер говорил, что он что-то говорил про Мюнхен. Неужели отец отправился за его мамой? Тогда почему не взял с собой его?

Клеменс остался с братом отца и стал работником на телестанции, так как отец обучил его работе с аппаратурой. Позже он создал редакцию и взял себе прозвище Энигма в честь шифровальной машины. Позже редакция стала больше в связи с появлением новых сотрудников. Первым в неё вступил Николай. Он хотел стать поэтом, но показать свой талант было почти негде. И он решил работать на радио, чтобы выступать со своим творчеством. Он писал стихи о мире до войны, о бытовой жизни, писал рассказы и записывал аудиокниги. По выходным каждую неделю он выступал на радио и получил известность, как и хотел. Он взял себе прозвище Левитан в честь советского диктора и потому, что он был родом из России.

Позже к ним «подбросили» Илону. Её депортировали из федерации за радикализм и крайне активную революционную деятельность. Она придерживалась крайних левых взглядов и даже возродила группу «RAF» 3 . И прозвище она взяла в честь одного из их самых известных участников, Ульрики Майнхоф. А когда членов группы поймали, власти решили отправить их соседям. В республике не нашли, куда её пристроить, и отправили в редакцию.

Самый молодой из них 17-летний Сигард. Ему никакая работа не давалась, а он хотел быть известным в метро. Его взяли в редакцию, но в эфир его редко пускали из-за его привычки повторять вопросы. Потому его и стали называть Эхо.

3

RAF – леворадикальная группировка, действовавшая в ФРГ.

Вспоминая былое, Энигма не заметил, как заснул. Проснулся он из-за того, что Левитан снова не придержал дверь и хлопнул ею. Илона, видимо, так устала, что не проснулась из-за шума от удара двери.

– Извини. Не знал, что вы тут, – начал Левитан.

– Ничего. Где был? Что нового?

– Я был на южных станциях. Там на станции Лейнештрассе в туннеле произошёл обвал и нужно было выяснить причину.

– И?

– Туннель в плохом состоянии. Его будут укреплять, и это значит, что жить в этом туннеле будет нельзя. Будут переселять.

– Ясно. Ещё есть новости?

– Не-а. В основном всё так же. Эхо давно не видно. Где он, не слышно?

– Я его послал собирать новости в федерацию. У него большой фронт работы. Энтузиазма ему не занимать. Ему дай волю, он дойдет до Фольксрейха, несмотря на то, что придется идти через поверхность. Но он скоро вернется. Вряд ли он так далеко зайдет.

– Кстати, насчет дальних станций. Ответственный станции Рудов сообщил, что на станции там с аппаратурой проблемы. На поверхности и на самой станции. Тебе вместе с инструментами и продовольственной дрезиной надо будет ехать туда рано утром. Без тебя не обойдутся.

– Больше некого? В такую даль… А с кем из сопровождения я поеду?

– С Адлером, вроде.

– Замечательно… А почему он? Он же дежурный сегодня?

– Он сам просился. Он в любую вылазку пойдет, сам знаешь.

– Ну да. Ладно. Какие на сегодня ещё задачи у нас?

– Вроде ничего. Пошли в столовую! Есть охота.

– Согласен. Пойдем.

– Я с вами! – неожиданно сказала Илона. Видимо, их разговор её разбудил.

Сонная и заспанная, она надела ветровку и вышла с ними в туннель. Свет экономили, а потому основное освещение сюда не провели, и в туннеле было только аварийное освещение. Приходилось включать фонарики.

– Майн, ты опять сидела всю ночь? Тебе отчеты надо будет представить к следующей неделе, – сделал замечание Энигма.

– Ещё высплюсь, – зевая, ответила Майнхов. – Быстрее сделаю, быстрее освобожусь. Я хочу ещё на выставку попасть и книги в библиотеке посмотреть.

– Ты уже две задолжала библиотеке! – добавил Левитан.

– И что? Они никуда не денутся. Верну, но чуть позже, – парировала Илона.

– Ага, когда тебе больше их не дадут.

– Хватит. Ты мне за книги решил предъявить или есть о чем ещё поговорить?