Ледяная тюрьма
Шрифт:
— Думаю, помешает. Если ледник дрейфует к югу, да еще ветер подталкивает его с севера, а он — почти точно северный, то, значит, можно думать только о подветренной стороне. А они уже жаловались, что им не высадить своих людей на вертикальную стенку до неба, которая еще и наезжает на них.
— И уже около десяти вечера.
— Так оно и есть, — согласился Харри.
— А если они не ссадят нас отсюда вовремя... если мы застрянем здесь до полуночи и потом тоже, на всю ночь, то есть уцелеем ли мы вообще? Не вешай мне только лапшу на уши. Сейчас не время. Что скажешь, только честно?
— Это мне у тебя спрашивать надо. Ты же разрабатывал эти бомбы. И тебе лучше
Вид у Пита был невеселый.
— Что я думаю... да то и думаю. Взрывные волны разнесут вдребезги почти весь приютивший нас ледник. Есть вероятность, что уцелеет кусок айсберга длиной метров в полтораста, может, в сто восемьдесят. Но не на всю длину от носа айсберга до первой бомбы. А раз уж останется всего сто пятьдесят или сто восемьдесят метров ледника, сам можешь сообразить, что будет. Ты понял?
Харри слишком хорошо понимал это.
— Получится новый айсберг, поменьше. Полтораста метров в длину и метров двести в высоту, от днища до верхушки. Ну, пусть метров на десять повыше.
— А так он плыть не будет.
— Минуты даже не проплывет. Центр тяжести-то сместится. Значит, физическое тело станет искать новое равновесие. Он кувыркаться станет. Пока это устойчивое положение появится.
Они пялились друг на друга, а из приемника, на частоте открытого канала, на которую был настроен приемопередатчик, несся свист, треск и скрежет. Какофония под стать той, что царила вне пещеры.
Наконец Пит проговорил:
— Да, если бы мы сумели выковырять эти бомбы... Хотя бы десяток.
— Но у нас это не вышло, — Харри протянул руку к микрофону. — Давай попробуем дозваться русских. Может, они что хорошее скажут.
Гунвальд так ничего и не нашел, что можно было бы поставить в вину кому-то из его товарищей, хотя уже просмотрел шкафчики Пита Джонсона и Клода Жобера.
Пять подозреваемых. Никаких зловещих открытий. Ни единого намека на ключ к разгадке.
Он поднялся с деревянной корзины и отправился в дальний конец складского помещения. На таком удалении от взломанных им сейфов — пусть не в расстоянии дело: вину в метрах не меряют — он мог, такое у него было чувство, позволить себе раскурить трубочку. Без трубки ему никак нельзя было и успокоиться, и обдумать случившееся. Трубка поможет — это он знал наверняка. И вскоре воздух наполнился благоуханием: запахом вишни и трубочного табака.
Он прикрыл глаза и откинулся назад, к стенке, и стал думать про все эти многочисленные предметы, которые были извлечены им из шкафчиков. На первый взгляд ничего подозрительного ему в этих персональных сокровищницах так и не попалось. Однако вполне могло быть так, что улики, если таковые существуют, весьма тонки, деликатны. Иначе говоря, сразу не дойдет, что это такое. А он должен сообразить. И надо было соображать быстро. Потому он постарался старательно припомнить все вещички, найденные в развороченных сейфах, ища хоть какой-то намек на ненормальность, которую он, быть может, проглядел, держа ту или иную вещь в руках.
Роджер Брескин.
Франц Фишер.
Джордж Лин.
Клод Жобер.
Пит Джонсон.
Ничегошеньки.
Если хоть один из этой пятерки мужчин не отличается должной душевной устойчивостью и уравновешенностью и способен на убийство, то этот господин — дьявольски сообразителен. Настолько умело он прячет свое безумие, что ни единого намека на то в своих самых личных, предназначенных для самого интимного пользования вещах не оставляет.
Гунвальд разочарованно вытряхнул пепел
И тут он увидел конверт. Двадцать пять на тридцать. И толщиной около двух с половиной сантиметров. На самом дне шкафчика. У задней стенки.
В поспешности своей он проглядел эту вещь, и, надо думать, главной причиной стало сходство оттенков: конверт был серым и не выделялся на фоне шаровой краски, покрывавшей сейф изнутри. И еще потому, что конверт лежал в нижней части шкафчика почти на уровне ботинок, да еще у задней стенки; к тому же увидеть этот предмет могла помешать полка, находившаяся сантиметров на тридцать выше дна шкафчика. В то самое мгновение, когда он схватил конверт, его обуяло острое и очень живо ощущаемое предчувствие: вот оно! Он нашел ту самую сокрушительную улику, ради которой и были затеяны не слишком чистоплотные изыскания.
Вытащить конверт и то было не просто: он был вплотную прислонен к тыльной стенке сейфа. Когда конверт был уже в руках, Гунвальд заметил шесть клочков изоленты — значит, предмет этот прятался специально. Хозяин умышленно прилепил его изолентой так, чтобы его не нашли даже в случае нарушения целостности шкафчика.
Однако клапан конверта был скреплен лишь металлической защелкой, и Гунвальд смог вскрыть упаковку, не повреждая ее. В конверте оказалась только тетрадь, толстая, сшитая не скрепками, а пружинистой спиралью по корешку. Тетрадка эта, похоже, служила чем-то вроде альбома — между страницами торчали многочисленные вырезки из газет и журналов.
Без особой охоты, но ничуть не колеблясь, Гунвальд открыл тетрадку и пролистал ее. Увиденное поразило его, просто ударило, как гром, убийственной своей силой, — он даже и не знал, что может быть что-то настолько ошеломляющее. Мерзкая, отвратительная чепуха. Страница за страницей, все одно к одному. Гунвальд сразу же понял: человек, способный собрать такую коллекцию, если и не совсем свихнувшийся маньяк, то все равно это — личность очень неуравновешенная и весьма опасная.
Захлопнув тетрадку и потянув за цепочку, чтобы выключить свет в помещении, Гунвальд торопливо влез в куртку и верхние сапоги. Натыкаясь на сугробы и спрятав голову в раструб куртки, будто сутулость могла защитить от дикого ветра его лицо, истязаемое атакующими ледяными дротиками, он побежал в рубку дальней связи. Ему не терпелось оповестить Харри о своей находке.
— Лед над головой. На высоте в тридцать метров.
Горов оставил командный пульт и встал за спиной техника, следившего за показаниями эхолота, определявшего расстояние от подлодки до поверхности моря.
— Лед на головой. Тридцать шесть с половиной метров.
— Когда же он кончится? — нахмурился Горов, нехотя полагаясь на ту самую технику, которой он так привык доверять. — К этому времени мы должны уже оказаться под самой узкой стороной айсберга. А мы все еще и половины длины его не прошли. И над нами так и висит эта здоровенная, длиннющая гора.