Ледяная тюрьма
Шрифт:
Две еще целые галогеновые лампы — одна у Джорджа, другая у Пита — светили, но очень уж далеко позади, да еще примерно метров на шесть поближе к центру туннеля. Туманные, призрачные огоньки, которые лишь едва-едва просвечивали через мутную воду, — этакая игра света на облачках темной взвеси. Харри, в сущности, ощущал себя слепцом — даже совсем рядом он ничего толком не видел. В том числе и того, кто на него напал.
Ладонь на горле Харри скользнула повыше, надавив снизу на подбородок. Маска порвалась.
После этого стратегического удара Харри лишился и дыхания, и даже того хилого кругозора, который у него до сих пор был, более того, Харри
Холод вонзился в лицо, словно растопыренная ладонь с длинными острыми когтями, тычущая изо всей силы и норовящая разодрать кожу в кровь, а тело так стремительно теряло тепло, что, казалось, какая-то горячая жидкость выливается из туго накачанного упругого резервуара, в котором понаковыряли малюсеньких дырочек.
Объятый ужасом, на самой грани срыва, но понимая, что паника для него равносильна гибели, Харри покатился прочь, вниз, во мрак, ухватившись за болтающуюся драгоценную, пусть и разорванную маску, что держалась на конце шланга воздуховода, тянущегося из резервуара с дыхательной смесью.
Секунды не прошло с того момента, как лампа во главе спускающейся процессии аквалангистов погасла, а Рита уже сообразила, что неладно: ага, так это, значит, Брескин был тем самым незадачливым убийцей Брайана Дохерти. А еще через секунду она уже знала это наверняка. И поняла, в эту самую вторую секунду, что она должна будет сделать.
Хотя ей, сквозь этот мрак, и не были видны ни Харри, ни Брескин внизу, она была уверена, что они в это самое мгновение сражаются не на жизнь, а на смерть. Как бы ни был смел и решителен Харри, все же не настолько он крут, чтобы иметь хоть какие-то шансы побороть опытного подводного пловца. Она решила было, что надо спешить на помощь Харри, но тут же смекнула, что мысль эта — дурацкая и нечего об этом и думать. Эмоционально ее, естественно, тянуло кинуться к Харри, но она не могла позволить себе роскошь отдаться на волю чувств, — ведь эмоции могли бы погубить ее. Коль уж Харри не в силах справиться с Роджером Брескином, то где уж ей тягаться с силачом. Самое лучшее, что ей оставалось, — это вера в Харри, в его способность выжить, в его смекалку, благодаря которой он не так, так иначе, но выкрутится, спасется, а ей, тем временем, есть смысл отцепиться от фидера антенны и раствориться в темноте, чтобы в случае чего подкрасться к Брескину сзади, когда тот поплывет к Брайану.
И она выпустила кабель антенны и отплыла в сторону, подальше от янтарного пятна, разливавшегося лампой Джорджа Лина, которая светила у нее за спиной и, надо полагать, обрисовывала ее силуэт. А силуэт мог увидеть Брескин. Рита молила бога, чтобы Джордж не вздумал последовать за ней и, значит, помешал бы ей скрыться. Но она сумела очень быстро доплыть до стенки туннеля, гладко искривленной стены изо... льда.
Рокот перешел в рев, и опять отец сказал: «Мы ее обгоним!» Но на этот раз слова его прозвучали скорее как молитва, а не как присяга. Огромная белая стена опускалась ниже, ниже, ниже, ниже, а мать кричала... Вопила...
Рита поспешила стряхнуть с себя воспоминания о пережитом: надо было задавить страхи передо льдом. Что ж, ясно: эта ледяная стена не собирается обрушиться на нее. Она — прочная, толщиной во многие десятки метров, и пока те
Метаясь из стороны в сторону, прижимаясь спиной к стене, она пригляделась к колебаниям вдоль антенного кабеля. Тяжесть собственного тела и грузы на поясе тянули вниз, но она смогла противостоять этому, барахтаясь в воде и плотно прижимая ладонь к ледяной стене.
Лед не есть нечто живое, тем более сознающее или разумное или желающее. Она-то это знала, и знала лучше, чем что-либо еще. Однако она ощущала, что лед хочет ее поймать, схватить. Она чуяла его вожделение, алчность, она чувствовала, что лед уверен: она должна принадлежать ему. Она бы ничуть не удивилась, если бы вдруг в стене разверзлась бы пасть, а затем диким зверем укусила бы ее за запястье или вообще пожрала бы целиком.
Во рту появился привкус крови. Настолько старательно она сражалась с собой и, пытаясь задавить нарастающий ужас, с такой силой кусала нижнюю губу, что прокусила ее до крови. Солоноватый металлический вкус — и боль — помогли сосредоточиться Рите на настоящей опасности, на том, что в самом деле грозило гибелью.
В сердце туннеля, по средней оси его, из черных глубин всплывал Роджер Брескин, все четче проступая в призрачном луче лампы Джорджа Лина.
Харри уже пропал в бездонной пропасти, уходившей куда-то вниз, которая вдруг предстала не просто скважиной, ведущей на сотни метров вглубь, но путем в вечность.
Брескин по прямой пошел на Брайана.
Ясное дело, до Брайана только-только стала понемногу доходить суть происходящего. Да и не смог бы он двигаться настолько быстро, чтобы увернуться от Брескина, пусть даже и у Брайана был достаточно значительный опыт подводного плавания.
Рита оттолкнулась от стены и поплыла за нападающим, испытывая страстное желание иметь при себе хоть какое-то оружие и надеясь, что внезапность — тоже немалое преимущество и, бог даст, ей достанет одного этого благоприятствующего ей обстоятельства.
Как только Брайан увидел Роджера Брескина, взмывающего акулой из лишенных света глубин, он припомнил тот разговор, что был между ними сегодня, сразу после того, как они спасли Джорджа, вытащив его из пропасти, где Джордж валялся на карнизе, выступающем сбоку айсберга. Брайан тогда только что был поднят на вершину айсберга, и его било и трясло, он был слаб, но испытывал облегчение.
Невероятно.
Что ты там шепчешь?
В свое везение поверить не могу.
Ты в меня не верил?
Ладно тебе. Просто я боялся: веревка перетрется, утес обвалится, еще что стрясется. А все обошлось.
Да успеешь умереть. Просто время твое не вышло. И место не то.
Брайан тогда решил, что Роджер философствует, и еще удивился этому — не очень-то Брескин походил на любомудра. Теперь же до него дошло, что то, что он счел глубокомысленностью, на самом деле означало наглую, неприкрытую угрозу, что Брескин просто искренне и от всего сердца пообещал прибегнуть к насилию.