Ледяное пламя
Шрифт:
– Он привык держать людей на расстоянии. Вы это имеете в виду?
– попыталась ему помочь Холли.
Генри горестно кивнул.
– Джим всегда был такой неласковый, даже со мной. Я люблю его всем сердцем, но он никогда не показывал своих чувств, никогда не говорил, что любит меня, хотя я-то знаю, как он ко мне относится.
Холли открыла рот, чтобы задать новый вопрос, но старик вдруг тряхнул головой, и его лицо исказилось страданием. Она даже решила, что у него начинается приступ.
– Но это не его вина, видит Бог, он здесь ни при чем.
– Генри начал заикаться от сильного волнения.
– Я сам виноват в том, что наши отношения стали такими. Я не имел права тогда его обвинять.
– Обвинять?
– Я обвинил его в смерти Лены.
Страх закрался в сердце Холли и уколол противной болезненной дрожью.
Она выглянула в окно. Джима не видно. Он остался во дворе по другую сторону здания. Где он сейчас.., что с ним.., кто он...
– Но что случилось с Леной? Не пойму, о чем вы говорите, - спросила она, боясь, что уже не нуждается в объяснениях.
– Не могу себе простить того, как я тогда поступил, что подумал.
– Генри замолчал и посмотрел на Холли, но она видела, что мысленно он весь в прошлом.
– Джим казался таким странным, в нем ничего не осталось от мальчишки, которого я знал раньше. Таким его сделала Атланта.
Холли сразу пришли на ум имена Сэма и Эмили Ньюсомов, чьи жизни Джим спас в хозяйственном магазине Атланты, расстреляв из дробовика грабителя Ринка. Однако Генри явно имел в виду совершенно другой случай, произошедший гораздо раньше.
– Так вы ничего не знаете об Атланте?
– спросил он Холли, заметив ее недоумение.
С улицы донесся странный шум, заставивший Холли насторожиться. Она не сразу сообразила, что непонятные звуки напоминают пронзительный клекот птиц, защищающих свои гнезда. Холли подумала, что птицы вьются над крышей и их крики отражаются эхом в дымоходе камина. Ничего страшного. Птичьи голоса постепенно отдалились и затихли Она вернулась к прерванному разговору.
– Вы говорите, Атланта? Боюсь, что мне ничего не известно.
– Ничего удивительного, что он не рассказывал даже вам. Он никогда не станет об этом говорить.
– Что произошло в Атланте?
– Это случилось в маленьком ресторанчике, который назывался "Дворец Утенка Дикси"...
– Боже мой, - прошептала Холли. То самое место, которое она видела во сне.
– Наверное, вам приходилось об этом слышать.
– Старик поглядел на нее печальными глазами.
Холли почувствовала, как ее лицо исказилось гримасой горя. В этот миг она думала не о родителях Джима, не о Генри, который их любил, а о Джиме.
– Боже мой...
– Она умолкла, не в силах вымолвить ни слова, и слезы застлали ей глаза.
Генри погладил ее по руке, и Холли благодарно сжала его большую ладонь. Некоторое время она сидела молча, пытаясь прийти в себя.
На другом конце комнаты, где смотрели телевизор, то и дело слышался звон колокольчиков и рев медных труб - там вовсю разворачивалась захватывающая телевикторина.
" Родители Джима погибли не так, как он рассказывал. Вымышленная автокатастрофа была одним из способов ухода от кошмарной действительности.
Она знала правду. Знала, но отказывалась в нее верить. Последнее сновидение оказалось не предостережением, а еще одним воспоминанием Джима, которое он бессознательно спроецировал на ее мозг. Во сне она превратилась в другого человека: она стала Джимом. Точно так же, как две ночи назад побывала в облике Лены Айренхарт. Окажись у нее под рукой зеркало, она бы узнала в нем не себя, а десятилетнего Джима; точно так же в окне мельницы Холли увидела отражение лица Лены. Страшное зрелище залитого кровью ресторана ожило в памяти с новой силой, а по спине пробежала дрожь.
Она поглядела в окно. Вид пустого двора наполнил ее страхом.
– Они выступали в клубе, - заговорил старик.
– А обедать любили в ресторанчике, который запомнился Джиму еще по прошлому приезду в Атланту.
– Кто был убийца?
– дрогнувшим голосом спросила Холли.
– Сумасшедший. Представляете, ни за что ни про что умереть из-за какого-то психа!
– Сколько погибло людей?
– Много.
– Сколько, Генри?
– Двадцать четыре.
Холли представила ад, в котором оказался маленький Джим. Представила, как он ползет по развороченным трупам. В воздухе стоит тяжелый запах крови и рвоты. Отовсюду слышатся крики ужаса и предсмертные хрипы. Она услышала сухой треск автоматных очередей:
"Та-та-та-та-та-та..." - и плач молоденькой официантки. Зрелище было невыносимым. Весь ужас существования, вся жестокость человечества воплотились в одном диком кошмаре. Даже взрослому потребовалась бы целая жизнь, чтобы оправиться от страшного потрясения. Для ребенка исцеление вообще могло оказаться невозможным. Единственным способом не потерять рассудок оставался мир фантазий, несовместимый с отвратительной действительностью.
– Джим был единственный, кому удалось спастись, - сказал Генри.
– Опоздай полиция на пару секунд - и все. Они успели пристрелить психа в самый последний момент.
– Рука старика слегка сжала ладонь Холли.
– Джима нашли в углу на теле Джеми, его отца.., он был весь в отцовской крови.
Холли вспомнила конец сна: убийца неотвратимо приближается к ней, пиная стулья, отодвигая столы. Она забивается в угол и оказывается прижатой к мертвому мужчине. Сумасшедший подходит ближе, еще ближе, целится ей в лицо. Она не хочет видеть свою смерть и отворачивается...
Холли вспомнила, как проснулась, захлебываясь несуществующей рвотой.
Если бы она успела взглянуть в лицо убитому, она бы узнала отца Джима.
Комната отдыха снова огласилась птичьими криками. Двое стариков подошли к камину, им показалось, что одна из птиц залетела в дымоход и теперь бьется там с пронзительным клекотом.