Ледяное пламя
Шрифт:
Холли подняла глаза на темную громаду мельницы.
– Что происходит?
– Она посмотрела на серое гнетущее небо и перевела взгляд на фотографию книги Уиллота.
– Кто мне скажет, что здесь происходит?
Вздрагивающим от ужаса голосом, в котором одновременно слышались нотки восторженного ожидания, Джим сказал:
– Он идет.
Холли проследила направление его взгляда и увидела, что в дальнем углу сквера зашевелилась земля и к месту, где они стоят, приближается, стремительно вырастая в размерах, страшный черный ком.
Она бросилась к Джиму и повисла у него на шее.
– Остановись!
– Он идет.
– Джим посмотрел на нее невидящим взглядом.
– Это ты, ты, Джим!
– Нет.., не я... Враг.
– Казалось, он разговаривает в трансе.
Холли оглянулась: неподалеку от них треснула и вздыбилась бетонная дорожка.
– Не надо, Джим!
В его взгляде, устремленном на приближающееся чудовище, она прочла страх и надежду, что смерть принесет ему избавление от страданий.
Одна из скамеек упала, и ее бесследно проглотила разверзшаяся в песке трещина.
До Врага осталось сорок футов, и это расстояние быстро сокращалось.
Холли схватила Джима за рубашку и изо всех сил тряхнула, стараясь привести в чувство.
– Я видела этот фильм в детстве. Как он назывался, а? Не "Нашествие марсиан"? Там еще открывались двери в песке и люди туда проваливались.
Она обернулась: тридцать футов.
– Значит, вот так мы и погибнем, да, Джим? Откроется дверь в песке, и мы туда провалимся. Совсем как в кошмаре десятилетнего мальчика?
Двадцать футов.
Джим дрожал, точно от холода. Казалось, он ее не слышит.
Она притянула его к себе и крикнула ему в лицо:
– Ты что, собираешься убить и себя, и меня, как Ларри Каконис? Устал бороться, струсил, да?
Десять футов.
Восемь.
– Джим!
Шесть.
Четыре.
Услышав под собой дьявольский скрежет клыков, Холли пустилась на последнее средство: она подняла каблук и с силой ударила Джима по голени. Он вскрикнул и присел от боли. Холли с ужасом уставилась на зашевелившийся под ногами дерн. Но крик Джима сковал зыбкую поверхность земли, и она так и не разверзлась.
Холли сделала несколько неверных шагов, стараясь не глядеть на развороченный дерн и страшные черные трещины.
Джим ошеломленно смотрел на нее и все повторял:
– Это не я. Не я. Не может быть, чтобы я.
Джим обессиленно откинулся на спинку сиденья.
Холли положила руки на руль и опустила на них голову.
Джим выглянул из окна: через весь сквер тянулся длинный след гигантского крота. По белой бетонной дорожке расползлись уродливые черные трещины. Посреди кучи песка лежала уцелевшая скамейка.
Невозможно поверить, что подземное чудовище всего лишь дьявольский плод его воображения. Он привык держать себя в руках, вел спартанский образ жизни, признавая только книги и работу. Никаких слабостей (если не считать удобной забывчивости, кисло подумал он). Труднее всего поверить в то, что единственная опасность, которой они подвергаются, кроется в нем самом и ему не справиться со злобным диким зверем, прячущимся в глубинах его собственного мозга.
Испытываемое им чувство выходило за рамки обычного страха. Лихорадочная дрожь прошла, но первозданный ужас стянул грудь с такой силой, что стало больно дышать.
– Это не я, - повторил он потухшим голосом.
– Ты, это был ты.
– Если подумать, то он едва не отправил Холли на тот свет, однако она выглядела спокойной и в ее голосе слышались нотки нежности.
– Все еще веришь в свою теорию? Я имею в виду мое так называемое раздвоение личности.
– Да.
– Значит, это было мое злое начало?
– Да.
– Похоже на огромного дождевого червяка, - некстати съязвил Джим. Затем почувствовав, что сарказм не достиг своей цели, перешел в наступление:
– Помнишь свои слова о том, что Враг появляется, только когда я сплю? Тебе не кажется, что твоя теория лопается как мыльный пузырь? Ведь если Враг - я, а я в тот момент не спал, тогда почему ты обвиняешь меня в том, что случилось в "Садах Тиволи"?
– Новые правила игры. Твоим подсознанием овладевает отчаяние, и тебе все труднее сдерживать натиск Врага. Чем ближе истина, тем агрессивнее он становится. Ничего удивительного, он защищается из последних сил.
– Но если это был я, то почему мы не слышали ударов сердца?
– Стук всегда предназначался для пущего эффекта, как звон колокольчиков перед появлением Друга.
– Она подняла голову от руля и посмотрела на Джима:
– Но сейчас ты очень спешил, я читала рассказ на стенде, а ты во что бы то ни стало хотел меня остановить. Должна заметить, ты превзошел самого себя.
Он посмотрел в окно, отыскивая взглядом стенд с информацией о "Черной мельнице".
Рука Холли легла ему на плечо.
– Когда умерли твои родители, ты был вне себя от горя, тебе нужно было отвлечься, найти какой-то выход. Таким выходом стали космические фантазии Артура Уиллота.
Ему не хотелось говорить об этом Холли, но в глубине души он чувствовал, что приближается к точке, из которой прошлое выглядит под другим углом зрения. Расплывчатые мистические очертания начинают приобретать определенную форму. Если избирательная потеря памяти, тщательный подбор ложных воспоминаний и даже раздвоение личности не признаки безумия, а, как говорит Холли, крючки, удерживающие его от падения в бездну, то что, если их отбросить? Неужели, узнав о прошлом и столкнувшись лицом к лицу с правдой, которая в детстве вынудила его обратиться к миру фантазий, он опять потеряет рассудок? Что еще скрывает его мозг?