Ледяное сердце
Шрифт:
— …краски из Ашумана…
— …королевский патент…
Кайя не понимала разговора, она его почти не слушала, звуки доносились откуда-то издалека, их заглушал шум крови, бегущей по венам, и стук сердца.
Эйвер? Эйвер! Как же так? Его маска… Что произошло? Неужели это всё Зелёная звезда?
Она смотрела на него, смотрела не в силах отвести взгляд, впитывая каждую чёрточку, как путник, мучимый жаждой, находит, наконец, родник и припадает к нему, и не может оторваться. Так и она вглядывалась в его лицо, вспоминая всё
Её нет.
Всё это время, пока он носил маску, она лишь догадывалась о его настроении и эмоциях по голосу, по походке, по жестам. А сейчас она видела всё — чёрные волосы, не растрёпанные, как обычно, а аккуратно схваченные сзади чёрной лентой, и этот нос с лёгкой горбинкой, как у всех Ибексов, и его глаза, карие с тёплым оттенком янтаря, и губы чуть насмешливые, словно ему нравилось её смятение. И он постукивал по столу ручкой ножа, совсем как тогда, когда приглашал её завтракать в малый зал, наблюдая за ней из тёмного угла у камина.
Только вот в отличие от того времени сегодня ей не хотелось прятаться от этого взгляда.
Крылья дрогнули, ожили, развернулись, и сами потянулись к нему через стол, не слушая голоса разума и воли, который пытался их удержать.
Остановись, Кайя!
Но она не могла остановиться. Дотронулась ими до его щеки, легко, невесомо, и ощутила вдруг такое же прикосновение в ответ.
И эта улыбка, едва тронувшая его губы, едва заметная, словно шептала…
Здравствуй, Кайя!
Она смутилась, но взгляд отвести не могла — он не отпускал, и её лицо пылало, и сердце билось, как у зайца…
О, боги! Какая же пытка сидеть за этим столом!
Крылья уже не подчинялись ей, соприкоснулись с его крыльями где-то в воздухе, сплелись, обжигая друг друга…
Между ними разливалось пылающее море. Среди бокалов и чаш, серебряных вилок и ножей, затопляя красные скатерти и пол, невидимая глазу текла огненная река. Откуда-то, от её сердца к его сердцу она струилась по телу, по рукам, ногам, спине, по коже и, обволакивая горячим мёдом, отзываясь в каждой частичке тела, заставляя биться пульс на губах, в горле, висках и даже пальцах.
Невыносимо. Жарко. Не хватает воздуха.
И глаз не оторвать. И не разомкнуть крыльев. Даже губы пересохли. И внезапно захотелось взлететь, вырваться из этого зала на свободу… и остаться вдвоём.
Остановись, Эйвер! Что же ты делаешь?! Отпусти меня! Отпусти…
А он не отпускал…
— … а что скажешь ты, Кайя?
Она очнулась и с трудом перевела взгляд на Карригана.
О чём он её спросил?
Его глаза чернее ночи. Губы сжаты. Он смотрит то на Эйвера, то на неё. И взгляд этот ледяной, холодный…
Он всё понял. И не только он. Даже Дитамар притих и мэтр Альд. И все на неё смотрят. Потому что все они сейчас чувствуют эту огненную лаву между ними, каждый сидящий за столом.
— Думаете,
И Эйвер отпустил её.
Крылья разомкнулись. Кружилась голова. И она чувствовала себя пьяной без всякого вина. Коснулась пальцами пересохших губ.
— Я думаю, — запнулась, чувствуя гулкие удары сердца где-то в горле, и как руки дрожат, не в силах совладать с вилкой, — что фарфор больше подходит для будней, а стекло для праздников. Так что всему найдётся место. Хотя королева, как урождённая ашуманка, конечно, пользуется стеклом, а мода всегда идёт из дворца. Поэтому, наверное, победит стекло.
Карриган усмехнулся и ответил тихо:
— И я так думаю.
— Пожалуй, в этом что-то есть. А как же хрусталь? Что будет с ним? Хрусталь ведь ваша вотчина, джарт Эйвер? Что вы думаете о нём? — перевёл разговор Нэйдар на хозяина замка.
Она поняла — Дитамар и Нэйдар отчаянно пытаются разбить этот странный треугольник, возникший между ней, Эйвером и Карриганом.
Почему ты так смотришь на меня, Грейт? Чего ты от меня хочешь?
Красивые губы верховного джарта Туров снова тронула едва заметная усмешка, он отложил вилку, взял в руки хрустальный бокал и встал.
— Я прошу прощения, эфе Эйвер, что перебиваю, но к вопросу о хрустале… Я бы хотел поднять этот прекрасный бокал за гостеприимный приём и хозяев Лааре. За то, что несмотря на трудности вашего прайда, вы так радушно приняли нас и… не только нас… Пусть ваш дом будет всегда полон, как этот бокал, и также чист и твёрд, как этот хрусталь. Яхо!
— Яхо! — подхватили все, и мелодичный звон полетел под сводами зала.
— Разве ты не поддержишь моих пожеланий? — спросил Карриган, усаживаясь и видя, что Кайя так и не притронулась к вину.
Дитамар толкнул легонько её туфлю, и ей пришлось снова улыбнуться и выпить.
— Странно, что в замке так мало цветов. Вы не слишком щедры к Ибексам, Кайя, — и снова ледяная чернота во взгляде, — там, где ступала ваша мать, всегда цвели розы. Или вы приберегли всё волшебство для бала?
Волшебство? Значит это тебе нужно, Грейт? Волшебство?
— Это наш маленький секрет, — улыбнулась Кайя и кивнула на Дитамара.
Всё, как он учил.
— Меня всегда это восхищало. Волшебство вед. Непостижимое и неподвластное нашим каменным сердцам, так ведь Дитамар?
Карриган смотрел на Кайю внимательно, изучающе, словно держал нож у её горла, и голос его при этом, такой бархатный и сладкий, лился, как патока, но стоит только шевельнуться — и лезвие не пощадит.
— Ну, насчёт каменных сердец — это была, видимо, пышная метафора, — Дитамар поиграл ножом для мяса, — не у каждого из сидящих за этим столом оно каменное. У кого-то и… из более мягких пород.