Ледяной сфинкс
Шрифт:
– И как вы себе это представляете, господин барон? – поднял брови следователь. – От вашего противника остались одни кости, а криминальная наука еще не зашла так далеко, чтобы по столь незначительным деталям узнавать, кому именно они принадлежали.
– Я думал, может быть, какие-нибудь документы… – начал Александр.
Но следователь только покачал головой:
– Нет, господин барон. Если при нем и был, к примеру, вид на жительство, то наверняка сгорел.
Помучив Александра еще немного, следователь наконец сжалился над ним и отпустил. Что касается Амалии, то барышня переволновалась и едва держалась на ногах, следователь объявил,
Не без труда Александр избавился от общества друзей, которые во что бы то ни стало хотели помочь ему доставить мадемуазель Тамарину домой. Он и сам не мог объяснить, почему его так раздражало их присутствие, и желал сам сопровождать Амалию на Невский.
Когда молодые люди остались вдвоем в наемном экипаже, Александр проговорил, волнуясь:
– Я должен попросить вас оставить это дело, которое становится слишком опасным. Вы должны подумать о своей матери… и о своих родных.
Амалия молчала.
– Если бы я сегодня не нашел вас…
– Но вы же меня нашли, – кротко возразила девушка.
Против этого ему решительно было нечего возразить.
– Так вы не отступитесь? – спросил он, не зная, сердиться ли ему на ее упрямство или, напротив, восхищаться им.
Амалия вздохнула.
– Я не знаю, – промолвила она, затем закрыла глаза.
Александру показалось, что девушка совсем плохо себя чувствует, и он не стал мучить ее дальнейшими расспросами. На самом деле Амалия, конечно, еще не оправилась от происшедшего, но одновременно думала о тысяче вещей. О том, что осталось в обрывках дневника, которые спас для нее Александр, о том, что он очень хороший человек, хоть и выглядит порой сущим истуканом, и еще о том, как она, должно быть, сейчас ужасно выглядит – с растрепавшейся прической и в испачканном сажей платье. К тому же у нее жутко болела голова.
Шинель соскользнула с плеча девушки, и Александр машинально поправил ее, чтобы Амалии не было холодно. Та открыла глаза и посмотрела на него. Ее лицо, длинные ресницы были так близко, что барон невольно смутился.
– У вас есть сестры? – спросила она.
Смутившись еще сильнее, офицер признался, что является единственным ребенком в семье.
– Жаль, – вздохнула Амалия. – Я бы гордилась таким братом, как вы.
Тут Александр растерялся окончательно, потому что понял: быть братом Амалии ему почему-то совсем не улыбается. Однако не успел додумать опасную мысль до конца, потому что они приехали и надо было выходить.
Мысленно барон Корф приготовился к тому, что когда Аделаида Станиславовна увидит, в каком состоянии вернулась ее дочь, то непременно упадет в обморок, а дядюшка Казимир окажется способен разве что бессмысленно суетиться, метаться и задавать глупейшие вопросы. Но Аделаида Станиславовна, завидев дочь в чужой шинели, лишь вскинула брови и спросила:
– Леля, что такое? А где твое пальто?
– Сгорело, – честно ответила Амалия. И добавила: – Я была на пожаре.
Аделаида Станиславовна открыла рот, посмотрела на Александра и решила, видимо, приберечь свои вопросы до другого раза.
– Ах, хорошо, что это был всего лишь пожар, а не наводнение. Нет ничего хуже ледяной воды в холодный день, – сказала мать.
И сразу же кликнула Дашу, поручив дочь заботам горничной. Амалию увели в ее комнату, а Александр, поколебавшись, все же решил рассказать Аделаиде Станиславовне, что произошло, и попросил больше никуда Амалию не отпускать.
– Боже, боже… – вздохнула Аделаида Станиславовна. – Господин барон, и как вы себе это представляете? Вы думаете, я скажу ей – не делай то-то и то-то, и она меня послушается? Моя дочь всегда все делает по-своему, всегда! А если я стану ей перечить, возненавидит меня. Такой уж у нее характер. Уж не знаю, в кого она такая пошла, может быть, в отца моего мужа, или в моего деда, или в бабушку Амелию. Наверное, в бабушку, ведь у них даже имена одинаковые. – Женщина поглядела на портрет молодой неулыбчивой женщины в пудреном парике, с розой в руке и вздохнула. – Будете пить с нами чай?
Барон собрался было сказать, что ему совестно их обременять, но Аделаида Станиславовна угадала его намерение и легонько дотронулась до его руки.
– Нет-нет, у нас все по-простому, без церемоний. И потом… – раздумчиво добавила хозяйка дома, – как знать, может, дело все-таки дойдет до наводнения и вам опять придется ее выручать. Так что на вас вся моя надежда!
Александр с улыбкой заверил женщину, что готов спасать ее дочь хоть каждый день, и Аделаида Станиславовна удалилась распоряжаться насчет чая. В дверь шмыгнул дядюшка Казимир, заметил офицера, ни капли, судя по всему, не удивился и, доведя до его сведения, что на улице прекрасная погода, но что немного весны этому городу не повредит, улетучился. Зазвенел звонок, Аделаида Станиславовна хотела позвать Дашу, так как Яков был занят чаем, но вспомнила, что та находится с Амалией, и сама пошла открывать.
На пороге обнаружился импозантного вида немолодой господин с тросточкой, заметно припадающий на одну ногу. Шуба на господине лоснилась и искрилась, и уже по шубе этой было ясно, что участь ее хозяина – почет и процветание. Тем более странным и, прямо скажем, загадочным оказалось то, что господин с первого же взгляда не понравился Аделаиде Станиславовне. Она смерила его величавым взором, какой должен быть всегда наготове у королевы для, допустим, продавца утюгов, дерзнувшего вломиться в ее замок, и, отступив на полшага назад, спросила:
– Что вам угодно, сударь?
– Я ищу моего крестника, барона Александра Корфа, – объявил господин. – Он у вас?
– Да, – ответила Аделаида Станиславовна.
– Граф Андрей Петрович Строганов, – представился господин, прохромав в переднюю. – А вы…
– А я – хозяйка этого дома. – И, назвав гостю свое имя, женщина протянула ему руку для поцелуя.
Стоит сказать, что в молодости Аделаида Станиславовна обожала ставить несимпатичных ей людей в неловкое положение и вообще проказничать. А поскольку гость сразу же ей не понравился, она не стала колебаться. Впрочем, если граф и растерялся, встретив хозяйку вместо горничной, то только на мгновение, и ручку поцеловал, причем весьма учтиво.
– Значит, вы мать Амалии Тамариной? – спросил он. И улыбнулся: – Весьма рад нашему знакомству. Я приехал за Александром, крестника ждут у его невесты. Вы, должно быть, уже слышали о ней. Княжна Елизавета Гагарина, такая очаровательная девушка…
– В самом деле? – промямлила Аделаида Станиславовна, широко улыбаясь.
Она сразу же сообразила, куда ветер дует. Надо сказать, что в жизни мать Амалии придерживалась двух принципов. Первый заключался в том, что ее дочь – самая лучшая на свете, а второй – в том, что никто не смеет усомниться в пункте первом. И граф Строганов, с многозначительным видом роняющий легко расшифровывающиеся намеки по поводу какой-то посторонней княжны и к тому же невесты, сразу же перешел для нее в разряд врагов.