Ледышка или Снежная Королева для рокера
Шрифт:
– Кхм… Простите… - поправив очки и стараясь улыбаться не так ехидно, как мне хотелось, я поинтересовалась. – Ваше имя?
– Генриетта Сергеевна! – зло выплюнула мадам, скрестив руки на своём пышном бюсте и пытаясь просверлить во мне дырку.
Совершенно бесполезное и бесперспективное занятие. К тому же, пока что вывести меня из себя получалось только у Верещагина. А его здесь нет.
– Угу. Значит так, Генриетта Сергеевна, - мягко улыбаясь, я предельно вежливо поинтересовалась. – У меня к вам два вопроса. Первый. Вы уверены?
– Да!
Увы и ах, Генриетта Сергеевна. Вам посчастливилось встретиться именно со мной и тут уже ничего не поделаешь.
– Хорошо, я поняла, - хмыкнув, я вопросительно вскинула бровь и задала самый важный вопрос. – И кто же будущий отец?
Мадам задохнулась на вдохе, вылупившись на меня и глупо хлопая глазами. Правда, в себя пришла достаточно быстро и так тихо, как-то даже подозрительно зашипела:
– А их что, несколько?!
– А вы не знали? – я показательно удивилась, склонив голову набок. – У клуба «Максимуса» два владельца. Так кого же вы хотите так… Осчастливить?
На что я рассчитывала, желая прояснить этот момент, не знаю. Но уж точно не на то, что набрав в могучую грудь воздуха, уважаемая Генриетта Сергеевна безапелляционно рявкнула:
– Оба!
Нда, прям иллюстрация к картине Репина «Приплыли». Нет, чисто технически я могу представить сам, кхм, процесс. С участием всех обозначенных лиц. Однако, что-то в моей голове не укладывается, каким-таким волшебным образом у одного ребёнка могут быть целых два отца.
И подозреваю, без участников так сказать зачатия мы тут не разберёмся. Тем более, они как раз уже приняли нужную дозу алкоголя, дабы развязать этот морской узел женкой логики и человеческой жадности в одном обширном лице!
Взяв рацию, я позвала:
– Пригласите, пожалуйста, Илью Алексеевича и Михаила Александровича ко мне в кабинет. И Олега Геннадьевича не забудьте, на всякий случай. Тем более, что теперь ему есть, где постоять, определённо…
– Одну минуту, Изабелла Александровна!
Спорить с ещё одним сотрудником по поводу того, как ко мне обращаться в этот раз я не стала. Зато с каким-то азартом ожидала, когда же в мои родные теперь уже пенаты зайдут будущие родители. Которым ещё предстоит узнать о собственном предполагаемом отцовстве.
Мадам гневно дышала, ходила по кабинету и грозно пыхтела, поминая себе под нос тихим, незлым словом. Её дочь всё ещё переминалась с ноги на ногу и нервно дёргалась при каждом громком звуке, а их, учитывая, что находимся мы ни где-нибудь, а в ночном клубе, было предостаточно.
Как бы при такой-то нагрузке она у нас не родила здесь раньше времени. Что-то я сомневаюсь, что среди работников найдётся кто-то имеющий хотя бы отдалённое представления о родах. А пьяные товарищи рокеры может, и смогут что-то сделать…
Только вот как бы ещё и их потом не пришлось откачивать. И самое главное не начать при этом ржать, как самый настоящий конь. Потому что у меня уже губы подрагивают от сдерживаемого смеха, дальше то, что будет?
Долгожданные будущие отцы завалились в кабинет с шумом, гамом и бутылкой виски под мышкой. И пройдя к моему столу, плюхнулись в кресло, поставив початый алкоголь передо мной, вместе с бокалом и коронной фразой:
– Наливай! Обмоем новую должность!
– Благодарю покорно, Илья Алексеевич, но у нас тут проблема образовалась, - отодвинув алкоголь подальше, я кивком головы указала на мадам, которая всё больше и больше напоминала бомбу.
Которую пытались разминировать молотком и плавно довели её до детонации.
– Эт которая? – недоумённо нахмурился Харлей, оглядев кабинет озадаченным взглядом. Уважаемую Генриетту Сергеевну с её дочей, спрятавшейся за спину матери, он даже не заметил.
– Ну… - я задумчиво постучала кончиком карандаша по губам и хмыкнула. – Илья Алексеевич, а как вы относитесь к детям?
– Эм, лапочка моя отмороженная… А ты что, в декрет собралась? – на меня уставились три внимательных взгляда. Два озадаченно-заинтересованных, один недовольный.
Олежек занял стратегическую позицию за кактусом и теперь молча наблюдал за происходящим.
– Я? Ни в коем разе, Илья Алексеевич, - фыркнув, я кивком головы указала на медленно, но верно окончательно звереющую мадам. – А вот вам, с Михаилом Александровичем, похоже придётся забыть про безбедную, вольную жизнь… Ведь через… Генриетта Сергеевна, а какой срок?
– Восемь месяцев! – выпалила мадам, сверля рокеров гневным взглядом.
– Ага. В общем, у вас есть целый месяц, господа начальники, что бы подготовиться к такой ответственной работе, как отцовство, - задвинув очки на затылок, я откинулась на спинку кресла и развела руками. – И я даже не знаю… Посочувствовать мне вам… Или порадоваться за вас?
– А-а-а?!
В этот момент я остро пожалела о том, что телефон далеко, а под рукой у нет хотя бы простенькой мыльницы. Такое выражение полнейшего недоумения, пополам с охренением и недоверием – это надо видеть. Причём у всех троих разом, хотя Верещагин в отличие от Харлея и Михаила недолго пребывал в ступоре. Глянул на маму с дочей, на друзей, снова на маму с дочей… Посмотрел на меня и беззвучно заржал, только чудом не потянувшись к бедному кактусу в попытке его обнять.
Видимо мой кулак, показанный под столом, предупредил его о том, что за этот цветочек он потом в жизни не расплатиться.
Генриетта Сергеевна же, услышав заветные слова, тут же перешла в наступление. И начала она с грандиозного по своей громкости крика:
– Вы! Нечестивцы! Насильники! Тунеядцы! Мажоры! Вы обесчестили мою кровиночку, сделали ей ребёнка и решили бросить?! Не выйдет! Не дам! Не позволю!
– Помедленнее, я ж записываю... – тихо пробормотала себе под нос, наблюдая за разворачивающимся действом из первых рядов. И терпеливо дожидаясь, когда ступор отпустит братцев-рокеров, и они начнут воспринимать действительность.