Легенда о флаге
Шрифт:
Может быть, не заметят? Оба замерли, прижавшись к стене.
Топот и голоса у двери. Сейчас немцы увидят…
Не сговариваясь, оба разом из автоматов ударили в дверной проем, наискосок, чтобы пули летели вдоль коридора.
Тихо за дверями… Немцы убежали или притаились?
Музыченко заменил опорожненный диск, другой, снаряженный, из своего запаса, молча протянул Иванову.
Сменили опорожненные магазины. В коридоре со стороны лестницы слышалось какое-то шуршание. Подкрадываются… Из автомата за стеной их не достать. Была бы хоть одна граната…
— Рванем! — шепнул
— А сможешь?
— Смогу.
Иванов поднял с пола кирпич:
— Брошу и давай. Оба враз. — Шагнув к двери, гаркнул: —Полундра!
Кирпич вылетел в дверной проем.
Выиграть секунду, пока враги не поняли, что брошена вовсе не граната.
Выскочив в коридор, Иванов чуть не споткнулся о двух немцев. Оба, раскинув полы шинелей, пятнистых от пыли, лежали ничком, охватив головы руками. Ждут разрыва…
Ствол автомата вниз, короткая, наскоро, очередь по обоим.
— Филя, жми!
И вдруг один из лежавших немцев, вскочив, бросился на Иванова. Это оказался здоровенный и ловкий фашист. Ударом в грудь он сбил Иванова с ног, да так, что у того вылетел автомат. Но и у немца в руках не было оружия — наверное, уронил, когда кидался на пол, спасаясь от кирпичной «гранаты».
Пальцы немца, словно железные, вонзились в шею Иванова. Он попытался освободиться от них, но не смог. Перехватило дыхание, перед глазами все стало багровым. Сквозь эту кровавую пелену разглядел: второй немец наставляет на него винтовку, что-то кричит тому, который вцепился в горло. Пока этот вцепившийся немец вплотную — тот из винтовки не выстрелит, чтобы не попасть в своего. Но если не оторвать железных пальцев от горла — конец! В глазах уже все потемнело, воздуха нет… Воздуха! Воздуха!
Отчаянным рывком Иванов крутнулся из-под немца, но тот вновь прижал его к полу. Прямо перед своими глазами, через пелену красного тумана, застлавшую их, Иванов увидел: по кускам штукатурки суетливо топочут два рыжих немецких сапога, припудренных известковой пылью. И рядом, сшибаясь с ними, так же яростно топочут солдатские ботинки с обмотками. Филя! Ослабевший от раны Филя и здоровенный немец.
«Одолеет Филю — нам обоим конец!»
Сознание этого увеличило силы, и ему удалось вывернуться. Вскакивая, увидел: Филя, свирепо ругаясь, пытается вырвать винтовку у второго немца. Но тот силен…
Страшный удар в челюсть. Иванов рухнул на бугристый от обломков пол и покатился куда-то вниз…
Придя в себя, схватился за щеку: «Ух, как меня этот немец… Со второго этажа!.. А что с Филей? Он ведь там остался…»
Хотел подняться, но резкая боль в лодыжке правой ноги бросила обратно на землю. От этой боли, а главное — от неожиданности ее у него пот выступил на лбу: «Вывихнул? Сломал? Только этого не хватает… А Филя, Филя где?»
Стиснув зубы, поднялся. Держась за стену, побрел к лестнице, при каждом шаге вздрагивая от боли в ноге.
Мимо по коридору и вверх по лестнице, по ступенькам которой он только что свалился, пробегали бойцы в темных от пота и пыли гимнастерках.
«Эх, досадно! — вспомнил Иванов о спрятанном под фланелевкой флаге. — Сам хотел…»
— Ставь
— А ты что, ранен? — не останавливаясь, спросил солдат, подхватив флаг. — Поставим!
Уже все бойцы пробежали по лестнице вверх, а Иванов медленно преодолевал ступеньку за ступенькой. Было больно, но, прислушиваясь к этой боли, он говорил себе: «Ничего, разомнется!»
Кое-как взобравшись на второй этаж, он сразу же, неподалеку от лестницы, увидел Музыченко и обрадовался: «Жив Филя!» Над Музыченко, сосредоточенно накручивая ему на голову свежий бинт, хлопотала девушка-санинструктор в синем берете и с якорьком — знаком морской пехоты на рукаве гимнастерки.
Иванов задержал взгляд на девушке: не Маша ли? Если бы она!
— Все в порядочке! — засиял Музыченко, увидев Иванова. — Старшине доложился… А я уж загоревал по тебе! Как тебя тот фриц шибанул!.. Ты что, хромаешь?
— Ничего, пройдет. — Иванов сел, чтобы перевести дух.
— Смотри, ставят! — вдруг закричал Филя.
Там, где голубело небо сквозь перекошенные обломки стропил, два парня в солдатских гимнастерках, но с матросскими бескозырками на головах, помогая друг другу, карабкались все выше. Они тащили с собой длинный шест. Вот они добрались до места, выше которого лезть уже некуда — там прямо в небо упирались две сходящиеся углом балки. Уцепившись за них, оба бойца подняли шест — и на верхнем конце его полыхнуло бело-голубое с красным. Легкий ветерок, летящий откуда-то с моря, развернул его. В памяти Иванова промелькнуло недавнее: бурлящая от осколков и пуль, темная, с багровыми отблесками вспышек, вода, на ней — головы в пилотках, касках, бескозырках, впереди — серые камни причала, развороченного торпедами, позади — мачта его «морского охотника», его корабля с перебитыми обвисшими фалами. Она медленно уходит в воду. Под гафелем колышется бело-голубое полотнище. Еще мгновение, и оно коснется воды… Боевые корабли погибают, не спуская флага. Но корабль — это не только железо. Это и люди. Флаг ведет тех, кто, расставаясь с кораблем, продолжает бой. Ведет, даже если с ними и нет флага…
В коридоре останавливались солдаты и матросы, запрокидывая запыленные, довольные лица, смотрели на флаг, плещущий в прозрачном сентябрьском небе.
— А наш-то, наш поставить! — засуетился Филя, чуть не вырвал бинтуемую голову из рук сестры. — Что ж ты? — показал он на фланелевку Иванова. — Доставай скорее!
— А это наш и поставлен! — улыбнулся Иванов.
Кто-то из бойцов, смотревших на флаг, проговорил:
— И над Севастополем так подымем!
— И над Берлином клятым! — отозвался другой.
Откуда-то из глубины здания раскатисто прогремел властный голос:
— Всем — вниз!
Бойцы, топоча, пробежали мимо. Музыченко улыбнулся Иванову:
— Слышал — наш старшина команду дал? Жми! А я — на текущий ремонт.
— Сейчас добинтую — и в медпункт его, — подтвердила девушка.
Иванов попросил:
— Да уж постарайтесь! Герой!
Девушка улыбнулась:
— Знаю… У нашего Музыченко и черепная кость геройская. Повышенной прочности.
Уже все бойцы сбежали по лестнице.