Легенда о Горностае
Шрифт:
Мы отбросили как ненужное милости и наказания Пяти предков, оттолкнули от себя законы и установления Трех правителей, и оттого совершенное благо погибло и уже не поднялось, дао предков закрылось и уже не возродилось. Принялись за дела, враждебные лазурному небу, отдаем приказы, противные четырем временам года. Весна и осень прибрали свою гармонию, небо и земля отняли свое благо.
Добродетельные государи не чувствуют себя спокойно на своих тронах, сановники прячут истину и молчат. Придворные чины подлаживаются под волю высших и утаивают должное. Люди отдалились от родных по крови и преисполнились самодовольством. Неправедные люди собираются по двое-трое, сколачивают группы и строят тайные планы. Господин и слуга, отец и сын соперничают друг с другом за горделивое главенство и поступают каждый по своему усмотрению.
Мутят людей, чтобы добиться успеха в своем предприятии. Вот почему между господином и слугой встало ныне лукавство и появилось отчуждение. Родные по крови отдалились друг от друга и уже не могут сблизиться.
Посевы у алтаря высохли, жертвенный алтарь растрескался. Дворец церемоний дрогнул и обрушился. Собаки стаями, рыча, бросаются в пучину, свиньи, схватив зубами свои подстилки, устремились к воде. Красавицы спутали волосы, клеймят лица и не заботятся о красоте. Певицы глотают уголь, забивают все внутри и больше не могут петь. На похоронах не изливались в горе, на охотах не слышно веселья.
На небе тоже непорядок. Бабка Запада Сиванму сломала свои головные украшения, дух Желтого предка громко застонал.
Летающим птицам отрубают крылья, бегающим зверям ломают ноги. На горах не стало деревьев, на болотах – заводей. Лисы ложатся головой по направлению к холму, где их нора, кони и быки пасутся без присмотра, на полях не высятся посевы, на дорогах не растет осока.
Копят золото, пренебрегая честностью, берут нефрит, не считаясь с мерой. Бесконечно запрашивают черепаху, гадают на тысячелистнике, – но духи не отвечают!
Он говорил это так торжественно, словно опять восседал в Зале Церемоний на Троне Закона, а перед ним стояли его ученики из клана Туманной Горы.
Теперь учеников не было. Только мальчишка с выбритой головой и вязанкой хвороста за спиной. На выбритой голове оставили небольшой чубчик, а в глазах сверкали точечки концентрированной ци. Мальчишка явно предпочитал направлять ци на разведку и шпионаж.
– Где Утки Мандаринки? – сурово спросил старик.
– В городе, – ответил мальчуган, – пока не вернулись. Собирают полезные сведения.
– В городе нет ничего полезного. Мы и без них знаем, что клан Черного Дракона усилился. Их старейшина – из тех людей, кто играет на золото так же легко, как на черепицу. Он всегда бросает в бой все силы – и поэтому победа так часто достается ему. И он умелый дипломат – поэтому эта победа никогда не растрачивается. Если Утки Мандаринки надеются найти упущение, какую-то дырочку в его планах, то им не стоит ходить в город – такой дырочки даже я не нашел. А еще клан Черных Драконов достаточно бесчестен, чтобы изучать забытые древние техники. Хотя можешь быть уверен – эти техники забыли не просто так! Даже их простое исследование способно открыть Небесные Врата!
Мальчишка почтительно склонился перед наставником и произнес:
– Я им передам, как вернутся.
– А еще передай, что мне не удалось связать чудовище. Оно пришло из другого мира, для его имени нет знаков в языке Срединного Государства. Так что в лесу теперь тоже опасно. Пусть и безопасней, чем в городе.
Не дожидаясь ответа, старик поднялся и заковылял в чащу к своей хижине.
За его спиной бесшумно качнулись кусты. Мальчик с чубчиком понял, что новых распоряжений не будет, и побежал в сторону города.
Сизые холмы, где впервые увидели неведомое чудовище, мрачно нависали над горизонтом. Они были похожи на силуэт огромной кошки, которая притаилась за лесом и внимательно наблюдает за жалкими людьми.
Заслон иллюзии, почуяв хозяина, пропустил его без предъявления печати. И спустя сотню шагов, не сходя с удобной тропинки, старик оказался возле хижины. Приземистая, но добротная, покрытая соломенной крышей и похожая на огромный муравейник, она почти сливалась с лесом – точно так же, как сливался теперь с лесом и сам старик.
Здесь, наедине с собой и своим жалким убежищем, старик вдруг ощутил, что силы его оставляют. Крепко схватившись за посох, он все же доковылял до дверей и заглянул внутрь, лишний раз обещая себе отныне не забывать о волшебных пилюлях.
В нос ударило запахом мокрой кошачьей шерсти.
Веревка от связки вяленого мяса валялась на полу, полностью обглоданная. А на хозяйской циновке развалился огромный белый тигр.
Упираясь задними лапами в лежанку, а передними в стол, полосатый хищник лакомился мукой из разодранного мешка. Рядом – горшок для риса, уже опустошенный.
Тигр был здоровенный, взрослый. Но двигался деликатно, как это делают самки. Чавканье и ворчание наполняли хижину.
Зверь заметил, что дверь открылась, но вида не подал. Только уши чуть дернулись и лапа со здоровенными, как гвозди, когтями шлепнула по столу.
Старику вспомнилась одна из историй про Кун-цзы. Когда-то Учитель странствовал в глуши и повстречал на кладбище женщину, чьих родных постоянно убивали тигры. Она горько оплакивала судьбу своей семьи, но отказывалась уехать из тех мест. Ведь в том уезде не было жестоких властей.
А жестокая власть страшнее свирепого тигра…
От властей отшельник укрылся. Теперь предстояло разобраться с животным.
Старик отступил на шаг, крепко сжимая посох. Начал концентрировать ци в груди и одновременно потянулся за ножом, спрятанным под крышей у входа. Потрясение от гибели клана не прошло даром. Теперь старик не рисковал драться голыми руками и больше не рассчитывал прожить восемьсот лет.
Он никогда не охотился на тигров. Но ему случалось охотиться на людей – а люди куда умнее и опаснее.