Легенда о Льюке
Шрифт:
— Марахагга видела здесь красный корабль? Такой большой красный корабль…
Ласка не сводила глаз с Льюка, пока он снова и снова пытался объяснить ей, что он хочет узнать. Она тщательно нарисовала на песке три круга с отходящими от них линиями и стрелкой, направленной на юг. Пока Вург ломал голову над рисунком, ласка три раза стукнула по рисунку Льюка, изображавшему корабль.
Льюк понял:
— Три солнца, то есть три дня, — объяснил он своему озадаченному другу. — Она говорит, что красный корабль проплывал здесь
Вург деловито отряхнул лапы:
— Это значит, что мы не намного отстали, приятель. Надо отправляться в путь. А с этой что будем делать?
Ласка жалобно посмотрела на Воителя. Дотронувшись до лезвия меча лапой, она попыталась отрицательно покачать головой. Тут Льюк лукаво улыбнулся, поднял большую полураздавленную сливу и поднес ее ко рту ласки:
— Ешь!
Она с отвращением сжала челюсти. Льюк замахнулся мечом, как будто собираясь одним махом снести ей голову:
— Ешь, Марахагга, ешь!
Ласка, сделав над собой усилие, заглотила сливу. Вург веселился, как ребенок. Он выбрал грушу побольше, с подбитым боком:
— Ну-ка, Марихаггит, или как тебя там, попробуй еще своего собственного снадобья!
Ласка вынуждена была съесть еще две сливы и персик. Она печально сидела на песке, и сок стекал по ее подбородку.
Изобразив сочувствие, Вург заметил Льюку:
— Почему-то у нее вид не слишком счастливый! Может быть, она все еще не наелась?
Льюк протянул ей недоеденное яблоко, надкушенное кем-то из команды «Сайны»:
— О, за старушку Марахаггу не волнуйся, Вург, она скоро развеселится! Ладно, пошли.
Уходя, они оглянулись назад: ласка собиралась было запустить в них куском яблока, но покачнулась, неловко плюхнулась на песок, и ее раскрашенная физиономия расплылась в глуповатой улыбке.
Вург помахал ей:
— Прощай, старушка Марихаггит! Мы рады, что оставляем тебя в таком хорошем настроении. Терпеть не могу слез и прощаний.
Льюк тоже помахал ласке:
— Голова у тебя еще только завтра заболит!
«Сайна» отплыла от острова. Команда пила горячий чай, настоянный на травах, заваренный Денно. Команда поручила Кардо поблагодарить Льюка:
— Льюк, мы очень сожалеем, что кинулись на берег и съели эти проклятые фрукты. Это было глупо с нашей стороны! Мы хотим сказать тебе сердечное спасибо за то, что ты спас нам жизнь. Ты настоящий воин!
Льюк поднял лапы, призывая обойтись без криков «Ура» и аплодисментов:
— Да, я спас вас, потому что смог это сделать, друзья. Жаль, что меня не было на берегу, когда красный корабль совершил свой набег на Северный Берег. Нет такого дня и такой ночи, чтобы я не думал о своем сыне Мартине, который растет не только без материнской ласки, но и без отцовской заботы, потому что я гоняюсь за красным кораблем. Но мы найдем его, клянусь, найдем! И я сделаю так, что имя Вилу Даскар станет страшным воспоминанием
Команда улеглась отдохнуть. Судно плыло на юг в тихой теплой ночи, и каждый думал о своей семье, погибшей или оставленной на Северном Берегу. Льюк стоял на вахте у румпеля. Он то и дело возвращался мыслями к маленькой фигурке Мартина, салютующей отцу фамильным мечом. Льюк потерянно смотрел, как небольшие волны постепенно совсем сглаживались, превращаясь в ровную поверхность темного спокойного моря.
— Однажды я вернусь, сынок, и ты дождешься меня.
25
На много лиг южнее черный дым валил от пожара, пожиравшего то, что раньше было мирным поселением белок. Вооруженные до зубов хищники бродили по лесам, убивая любого, кто осмеливался противостоять им. Вопли прорезали воздух, да еще свист бичей, которыми безжалостные разбойники укрощали оставшихся в живых. Связанных за шеи и лапы в одну живую цепочку, несчастных пленников вытаскивали из леса, где они пытались спрятаться, и волокли на берег, в дюны. Хорек Аккла злобно ухмылялся, видя ужас, с которым пленники смотрели на свой будущий дом. На якоре покачивался красный корабль «Пиявка».
— Шевелитесь, красавчики! Скоро мы подберем каждому хорошенькую мягкую лавочку на славненьком красном кораблике!
Вилу Даскар сидел на берегу, опершись подбородком о костяную ручку ятагана, и задумчиво смотрел на испуганных белок, которых боцман Паруг заставлял опускаться на колени и кланяться хозяину красного корабля. Вилу молчал, пока к его ногам не положили жалкую кучку провизии и вещей, отнятых у белок. Потом он лениво обвел взглядом свою команду:
— И это все?
Плотный горностай по прозвищу Потрошитель пожал плечами:
— Это все, чего мы нарыли, капитан!
Вилу медленно встал. Взгляд его упал на ожерелье из желтых бусинок, которым была обмотана толстая шея Потрошителя:
— Ну а где же ты раздобыл эту побрякушку, мой расторопный друг?
Потрошитель взглянул на ожерелье своим единственным глазом:
— А-а, это! Я снял его с мертвеца, капитан. Ятаган Вилу зажужжал, как рассерженная оса, и одним махом снес голову горностаю. Со скучливым презрением он сорвал ожерелье с шеи Потрошителя и бросил в кучу:
— Я должен напоминать вам, что вся добыча принадлежит мне? Не сметь красть у Вилу Даскара!
После этого он повернулся к пленникам, как будто только что их заметил:
— Гм-м, на вид вы довольно хлипкие. Ну да все равно. Скоро научитесь работать веслами или подохнете. Что? Языки проглотили? Никто не хочет ничего сказать?
Древний старик, серебристо-серый, который и сам уже позабыл, сколько ему времен года, поднял свои связанные лапы и указал на Вилу:
— От того тебе смерть суждена, кто идет за тобой, как за волной волна!