Легенда о московском Гавроше
Шрифт:
— Ура представителям собачьего сословия! — крикнул какой-то толстощекий гимназист.
Раздались аплодисменты.
Собачки испугались, вырвались — и в переулок. Глаша за ними. И тут их чуть не раздавил фыркающий автомобиль, промчавшийся мимо. Титиль и Митиль нырнули в подворотню, в проходной двор, в какие-то ворота, пробежали закоулками и выбежали к Манежу. Еле-еле успела Глаша их перехватить, на руки взять. И тут Глашу снова подхватил, понес людской поток. И вскоре с таксами на руках она будто выплыла к Охотному ряду.
Охотный
Глаша метнулась туда, сюда и наконец взобралась на ступени какого-то высокого крыльца. Отсюда видна была Воскресенская площадь, колыхавшаяся словно море. На гребнях волн его курчавились серые барашки военных папах. И над этим взволнованным народным морем возвышались на фонарных столбах ораторы и кричали:
— Да здравствует свобода!
— Долой войну!
— Долой царизм!
— Мира и хлеба!
Глаша крепче прижала собачек…
У высокого крыльца Думы раздались какие-то крики. На балкон вышли чиновники — народ успокоить.
И страшно Глаше, и любопытно. Она вдруг увидела за железными воротами какого-то двора затаившихся конных городовых.
От конских морд пар идет. Лошади копытами бьют, ходу просят. Что будет, как выскочат? Недаром, видно, Лукаша ее предупреждал.
ДОНЦЫ-МОЛОДЦЫ
Когда в особняк генерала Мрозовского явились делегаты богатой и знатной Москвы, Лукаша несколько растерялся, помогая им снимать шубы. Он хорошо помнил, что князей надо называть «Ваше сиятельство», графов — «Ваша светлость», дворян — «Ваше благородие», купцов — «Ваше степенство», но различить среди прибывших, кто есть кто, не мог. Узнал лишь городского голову Челнокова, который явился с золотой цепью на шее.
Генерал Мрозовский принял деятелей Городской думы стоя, сверкая крестами и звездами парадного мундира, всем своим видом показывая стойкость и непоколебимость. И, прежде чем делегаты успели к нему обратиться, сам напустился на них:
— Господа, я должен предъявить вам неудовольствие государя по поводу несоблюдения порядка, должного быть в Москве. А вы являетесь ко мне с какими-то претензиями. Да знаете ли вы, что по законам военного времени я могу вас… Я часовой, поставленный государем охранять Москву — колыбель династии. И мой священный долг…
— Да не пришпоривайте вы дохлую лошадь, господин генерал! — перебил его какой-то барин со злым лицом. — Лучше подчинитесь Временному правительству, как это сделали генералы Рузский и Брусилов!
— За такие слова я могу вас арестовать, господин Рябушинский. Вы не читали моего приказа о введении в Москве военного положения. Вот, прочтите, — генерал протянул подписанную им бумагу.
— Употребите бумагу с приказом иначе, господин генерал.
— Не нужно упрямиться! —
— Нет-с, господа! Пока жив помазанник божий Николай Второй, я не позволю организовать в Москве какие-либо самозваные органы власти.
— Да они сами организуются, генерал! На фабриках и заводах уже выбраны делегаты в Советы. Тысячные толпы рабочих выходят на улицы, чтобы водворить Советы на наше место.
— А у меня сто тысяч вооруженных…
— Кукиш у вас в кармане, а не сто тысяч! — дерзко прервал его Рябушинский.
— Решайтесь, генерал. Медлить опасно. Не то обойдемся без вас. Все бывшие министры арестованы, — наступал городской голова Челноков.
— Но государь, насколько мне известно, возвращается в ставку… к войскам! А затем в Москву!
— Вы позвоните в ставку. Там вот скажут истинное положение! Царь уже не царь, а полковник Романов!
— Оставим спор. Подымите, господа, пока я на минуту отлучусь. Сигар господам! — приказал Мрозовский, вызвав Лукашу.
— Сигар нет-с… — изогнулся Лукаша.
— Немедленно за сигарами! В магазин офицерского общества!
И Лукаша помчался, застегивая на ходу длиннополую шинель. А Мрозовский прошел в аппаратную и приказал вызвать ставку. Пока телеграфисты налаживали связь, генерал позвонил начальнику жандармерии его на месте не оказалось. Позвонил генералу Шебеко — и градоначальника не было.
В ставке к проводу подошел генерал Алексеев, начальник штаба.
— Где государь? Что с ним? — спросил Мрозовский.
— Поезд государя, задержанный мятежниками, пробивается назад в Могилев, — ответил Алексеев.
— Поддерживаете ли вы решения Рузского и Брусилова?
— Все зависит от государя. Я в его воле, — уклончиво ответил Алексеев.
— Подтверждаю: ждем императора в Москву. Кремль подготовлен. Где ваши казаки?
— Дивизия кубанцев движется в эшелонах. Первые полки миновали Смоленск. Один уже в Вязьме. Донцы, расположенные в Калуге, продвигаются своим ходом. Должны быть в Серпухове, передовые уже в Подольске.
Узнав такое, генерал чуть не пустился в пляс.
— Ах, донцы-молодцы! Ах, донцы-молодцы! — приговаривал он.
— Доложите, что связь задерживается, и займите господ делегатов как-нибудь… Ну дайте еще кофе им… Пусть подождут. Придут донцы, первыми этих господ повешу! Да вызовите караул. Немедленно. И всех под арест! — приказал он адъютанту.
…Лукаша мчался по Воздвиженке, когда навстречу ему вышла толпа: студенты и курсистки медицинского факультета. Красные ленты, красные банты, красные флаги, плакаты.