Шрифт:
ЙОЗЕФ РОТ
ЛЕГЕНДА О СВЯТОМ ПРОПОЙЦЕ
I
В один весенний вечер 1934 года некий господин в летах спускался с моста через Сену по каменным ступеням, ведущим вниз к берегам реки. Там, под мостами, имеют обыкновение ночевать, или, вернее сказать, квартировать, парижские бездомные, что известно едва ли не всему свету, но о чем все-таки, пользуясь случаем, стоило бы напомнить людям.
Один из таких бездомных ненароком встретился сейчас господину в летах последний, между прочим, был хорошо одет и производил впечатление туриста, который намерен осмотреть достопримечательности чужих городов. Что до бездомного, то, хоть он и выглядел таким же оборванным и жалким, как все остальные, чью судьбу он разделял, хорошо одетому господину
Как уже говорилось, наступил вечер, и под мостами на берегах реки темнота была гуще, чем наверху на набережных и на мостах. Бездомный, человек явно опустившийся, слегка пошатывался. Он, по-видимому, не заметил пожилого, хорошо одетого господина. Тот же ничуть не шатался, а, напротив, ступал твердым, уверенным шагом и, очевидно, еще издали заметил шаткую фигуру. Господин в летах прямо-таки заступил дорогу оборванцу. Оба остановились, один против другого.
Куда вы идете, брат мой? спросил пожилой, хорошо одетый господин.
Другой секунду смотрел на него, потом сказал:
Не знал, что у меня есть брат, и не знаю, куда ведет меня дорога.
Дорогу я попытаюсь вам указать, сказал пожилой господин. Но вы не должны на меня сердиться, если я попрошу вас о необычном одолжении.
Готов оказать вам любую услугу, ответил оборванец.
Я, правда, вижу, что вы подвержены некоторым порокам. Но Господь поставил вас у меня на пути. Вам, конечно, нужны деньги, не обижайтесь на меня за этот разговор. У меня их слишком много. Можете вы мне откровенно сказать, сколько вам нужно? По крайней мере, в настоящую минуту?
Бездомный секунду-другую подумал, потом сказал:
Двадцать франков.
Этого, конечно, мало, возразил господин в летах. Вам наверняка нужно двести.
Оборванец отступил на шаг, казалось, он вот-вот упадет, однако он устоял на ногах, хотя и шатался. Потом сказал:
Конечно, двести франков меня бы больше устроили, чем двадцать, но я человек чести. Вы, похоже, во мне ошиблись. Я не могу принять деньги, которые вы мне предлагаете, и вот по каким причинам: во-первых, я не имею удовольствия вас знать; во-вторых, я не знаю, как и когда я мог бы вам их вернуть; в-третьих, у вас даже не будет возможности с меня их потребовать. У меня ведь нет адреса. Я чуть ли не каждый день меняю место и живу под другим мостом. Тем не менее, как я уже дал вам понять, я человек чести, хоть и без адреса.
У мен тоже нет адреса, отвечал господин в летах, я тоже каждый день живу под другим мостом, и все-таки я вас прошу по-дружески принять эти двести франков смехотворную, впрочем, сумму для такого человека, как вы. Что же касаетс возврата долга, то мне придется начать издалека, дабы вы уяснили себе, почему я не могу указать вам банк, куда бы вы могли вернуть деньги. Дело в том, что я обратился в христианство после того, как прочел историю маленькой Святой Терезы из Лизье. И теперь я особенно почитаю маленькую статую этой святой, которая находится в часовне Святой Марии Батиньольской и которую вы там сразу увидите. Стало быть, как только у вас появятся эти жалкие двести франков и ваша совесть будет принуждать вас погасить долг и отдать эту смехотворную сумму, то пойдите, пожалуйста, в церковь Святой Марии в Батиньоле и после мессы вручите деньги священнику, который только что ее отслужил. Если вы вообще их кому-то и должны, то лишь маленькой Святой Терезе. Но не забудьте: в церкви Святой Марии Батиньольской.
Я вижу, сказал бездомный, вы поняли, что я человек порядочный. Даю вам слово, и слово свое сдержу. Но к мессе я могу ходить только по воскресеньям.
Пожалуйста, пусть будет по воскресеньям, согласился пожилой господин. Он достал из бумажника двести франков, дал их нетвердо стоявшему на ногах человеку и сказал: Благодарю вас!
Мне было очень приятно, ответил тот и мгновенно скрылся в глубокой тьме.
Ибо внизу тем временем воцарилс мрак, тогда как наверху, на мостах и набережных, зажглись серебряные фонари, дабы возвестить наступление веселой ночи в Париже.
II
Хорошо одетый господин тоже скрылся во мраке. Он и в самом деле сподобился чуда обращения. И решил теперь вести жизнь беднейшего из бедных. И потому он жил под мостами.
Но что касается другого, то это был выпивоха, прямо-таки пропойца. Звали его Андреас. И жил он, как многие пьяницы, милостью случая. Двести франков таких денег у него давно уже не водилось. И наверно, потому, что их не водилось так давно, он вытащил при тусклом свете одинокого фонар под одним из мостов клочок бумаги и огрызок карандаша и записал адрес маленькой Святой Терезы и сумму в двести франков, которую отныне был ей должен. Затем поднялся по одной из тех лестниц, что ведут с берегов Сены на ее набережные. Там, он знал, есть ресторан. И он туда зашел, ел и пил вволю, истратил много денег да еще прихватил с собой целую бутылку на ночь, которую, как обычно, собирался провести под мостом. Даже вытащил из мусорной корзины газету. Но не для того, чтобы читать, а для того, чтобы укрыться. Газеты ведь удерживают тепло, это все бездомные знают.
III
На следующее утро Андреас встал раньше обычного, так как удивительно хорошо спал. Призадумавшись, он вспомнил, что вчера пережил чудо, чудо да и только. И раз у него было ощущение, что в минувшую теплую ночь, укрывшись газетой, он спал особенно хорошо, как ему давно уже не спалось, то он решил еще и помыться, чего не делал уже несколько месяцев, то есть все холодное врем года. Однако, прежде чем раздеться, он еще раз полез в левый внутренний карман пиджака, где, как ему помнилось, должен был лежать осязаемый остаток чуда. Потом стал искать местечко поукромней, где-нибудь за выступом берега, чтобы помыть хотя бы лицо и шею. Но ему казалось, что за его мытьем везде будут наблюдать люди, жалкие люди вроде него самого (пропащие, как он вдруг назвал их про себя), так что от этого своего намерения он в конце концов отказался и удовольствовался тем, что просто окунул в воду руки. После чего опять надел пиджак, проверил еще раз, целы ли деньги в левом внутреннем кармане, и почувствовал себя совершенно очищенным и даже преобразившимся.
Он начал новый день один из тех дней, какие он с незапамятных времен привык растрачивать попусту, в решимости и сегодня тоже пойти на исхоженную им улицу Четырех Ветров, где находился русско-армянский ресторан "Тары-бары" и где он проматывал на дешевые напитки те скудные деньги, которые дарил ему прихотливый случай.
Однако у первого же газетного киоска, мимо которого он проходил, Андреас остановился, привлеченный пестрыми обложками еженедельников. Ему вдруг все стало интересно: захотелось узнать, какой сегодня день, какое число и чье имя этот день носит. С этой целью он купил газету, увидел, что сегодня четверг, и вдруг вспомнил, что родился он тоже в четверг. Тогда, не обращая внимания на число, он решил именно этот четверг считать своим днем рождения. Его охватило детски-радостное ощущение праздника, и он, ни секунды не медля, поддался доброму, даже благородному побуждению не заходить в "Тары-бары", но с газетой в руке завернуть в заведение получше, чтобы там выпить кофе, непременно с ромом, и съесть бутерброд.
Итак, уверенный в себе, несмотря на свою оборванную одежду, он зашел в бистро поприличней и сел за столик, это он-то, давно уже привыкший только стоять у стойки, вернее, на нее опираться. Итак, он сел. А поскольку напротив его места висело зеркало, то он не мог не взглянуть на свое отражение, и у него возникло чувство, будто он заново знакомится с самим собой. Но тут он все-таки испугался. И сразу понял, почему в последние годы так боялс зеркал. Неприятно было собственными глазами видеть собственный упадок. А пока видеть не приходилось, могло казаться, что у тебя либо вообще нет лица, либо оно все еще твое, прежнее, доупадочных времен.