Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
— Это ты раздражен от голода. Ты ревешь от голода: стало быть, пойдем закусим и выпьем. Вот полфлорина, есть на что покутить.
Ламме смеялся. Быстро нашли они свою бричку и проехали через весь город, отыскивая лучший трактир. Но, видя лица недружелюбных трактирщиков и безжалостных трактирщиц, они колесили дальше, говоря себе, что кислая рожа — плохая вывеска для хорошей кухни.
Так доехали они до Субботнего рынка и здесь вошли в гостиницу под названием Blauwe Lantern — «Синий фонарь»; у хозяина ее было более приветливое лицо.
Поставив бричку
— Я слышу в моем желудке божественную музыку.
Когда пришло время платить, хозяин подошел к Ламме.
— С вас десять патаров.
— Получите, — отвечал Ламме и указал на Уленшпигеля.
— У меня нет, — сказал тот.
— А твои полфлорина? — спросил Ламме.
— Нету, — ответил Уленшпигель.
— Хорошо, — сказал хозяин, — тогда я сниму с вас обоих куртки и рубахи.
Вдруг Ламме, набравшись пьяной отваги, заорал:
— А если мне захотелось поесть-попить, да, есть-пить захотелось, хоть на двадцать семь флоринов, — взял и поел, да! Ты взгляни на это брюхо — это поважнее флоринов! Благодарение создателю! До сих пор оно только каплунами питалось. Никогда ты такого не будешь носить под твоим кожаным поясом. Ибо ты носишь свой жир на воротнике твоей куртки и никогда не будешь носить его сладостное бремя, слоем в три пальца толщины, на животе.
Трактирщик неистовствовал от ярости. Он и так был от природы заика, а тут он хотел говорить быстро, и чем он больше спешил, тем сильнее фыркал, точно собака, вылезшая из воды. Уленшпигель бросал ему в нос хлебные шарики, а Ламме, приходя в азарт, уже кричал:
— Да, у меня есть чем заплатить и за твоих трех дохлых кур, и за твоих четырех паршивых цыплят, и за болванского павлина, что тащит свой вонючий хвост по навозу птичьего двора. Если бы твоя кожа не была более суха, чем престарелый петух, если бы ребра твои уже не рассыпались песком в твоей груди, у меня было бы достаточно денег, чтобы слопать и тебя, и твоего сопливого слугу, и одноглазую служанку, и короткорукого повара, который не может почесаться, когда у него свербит его чесотка. Смотри-ка на эту птицу: из-за полфлорина вздумал отбирать у нас одежду! Скажи, что стоит все твое платье, нахал ободранный, — я дам тебе три гроша за него!
Хозяин был вне себя от ярости и пыхтел все неистовее.
А Уленшпигель стрелял в него хлебными шариками.
Ламме ревел, как лев:
— Скажи, дохлая образина, сколько, по-твоему, стоит великолепный осел с тонкой мордой, длинными ушами, широкой грудью и стальными поджилками? Восемнадцать флоринов по малой мере, не так ли, кабатчик несчастный? А сколько старых гвоздей накопил ты в своих сундуках, чтобы заплатить за такую превосходную скотину?
Трактирщик пыхтел все сильнее, но не смел пикнуть.
Ламме продолжал:
— А отличная ясеневая бричка, выкрашенная в красный цвет, с завесой из кортрейкской парусины, защитой от дождя
Так он и сделал, ибо все знали Ламме. Он в самом деле получил за своего осла и бричку сорок четыре флорина и десять патаров. И он позванивал под носом хозяина деньгами и говорил:
— Чувствуешь запах будущих попоек?
— Да, — ответил трактирщик. И тихо прибавил: — Если ты продаешь свою кожу, то дам тебе грош за нее — сделаю из нее ладанку против расточительности.
А в глубине двора красивая молодая женщина смотрела в окно на Ламме и пряталась всякий раз, когда он поворачивался и мог видеть ее милое личико.
И вечером, когда он поднимался в темноте по лестнице, покачиваясь по случаю излишне выпитого вина, он вдруг почувствовал, что его обнимают женские руки, что его щеки, губы и даже нос осыпают поцелуями, что на лицо падают слезы любви. Потом женщина скрылась.
Подвыпивший Ламме очень хотел спать, поскорее улегся, уснул и на следующее утро отправился с Тилем в Гент.
Здесь он искал свою жену по всем kaberdosjen, tafelhooren, тавернам, гостиницам, корчмам, заезжим дворам. Вечером он встретился с Уленшпигелем in den Zingende Zwaam — в трактире «Поющий лебедь». Уленшпигель обходил город, сея тревогу и возбуждая людей против палачей отечества.
На Пятничном рынке подле Dulle-Griet — Большой пушки — Уленшпигель вдруг распластался животом по земле.
— Что ты делаешь? — спросил проходивший мимо угольщик.
— Мочу нос, чтобы узнать, откуда ветер веет.
Проходил столяр.
— Что ты из мостовой перину сделал?
— Скоро она станет для многих покрывалом.
Монах, проходя, остановился.
— Что этот балбес тут делает?
— Молит, лежа на брюхе, о вашем благословении, отче!
Монах благословил его и пошел дальше.
Затем Уленшпигель приложил ухо к земле.
— Что ты там слышишь? — спросил проходивший крестьянин.
— Слышу, как растут деревья, которые порубят на костры для несчастных еретиков.
— А больше ничего не слышишь? — спросил общинный стражник.
— Слышу, как идут испанские жандармы. Если у тебя есть что спрятать, зарой в землю: скоро от воров в городах житья не будет.
— Он сошел с ума, — сказал общинный стражник.
— Он сошел с ума, — повторяли горожане.
Между тем Ламме ничего не ел, не пил и все думал о сладостном видении на лестнице «Синего фонаря». Сердце влекло его в Брюгге, и Уленшпигель должен был силком тащить его в Антверпен, где он продолжал свои безуспешные поиски.